повторением Императорского дворика в Киото. В одной стороне искусственного озера был изогнутый деревянный мостик, на берегу заросли бамбука шевелили ветвями, лебеди плавали среди листьев водяных лилий, вызывая беспокойство лягушек и насекомых, сидевших, плававших и прыгавших с цветка на цветок.
Гуляя по берегу, они вспоминали давнишние веселые времена, и Нами, закрываясь веером, смеялась остротам Йоши. Он действительно мог очаровать! Рядом с ним было так легко позабыть о своих обязанностях. Она чувствовала себя пылкой, молодой, томящейся от любви.
Йоши экспромтом сочинил стихи:
Нами была в восторге. Это был романтический герой ее мечтаний.
— Я сочиню ответ, — сказала она.
— Браво, Нами. У тебя живой ум.
— Ты удивлен?
— Да нет. Наверно, уже не следует думать о тебе как о ребенке.
Нами остановилась и повернулась к Йоши, ее лицо было на уровне его груди. Она медленно подняла голову. В ее небольших глазах цвета оникса отражались чувства, которые она никогда не выдавала ранее. Губы у нее были пухлые… чувственные. Она сказала решительно:
— Пора забыть девочку и видеть во мне женщину. Женщину эмоциональную… женщину, которая способна на более глубокие чувства, чем ты представлял себе.
Йоши был ошеломлен. Куда делась недавняя легкая болтовня? Он чувствовал, что волнение Нами передается ему, и инстинктивно привлек ее к себе. Она испугалась и высвободилась. Что она наделала! Это не должно продолжаться, это нечестно и по отношению к Йоши, и по отношению к ней самой. Она позволила себе большую неосторожность, перестав владеть собой. К счастью, она остановилась вовремя. Бедный Йоши! Она завлекала его, и теперь он ничего не понимает. Она постаралась скрыть нараставшую горечь.
— Я думаю, тебе пора повидаться с матерью, — сказала она.
Госпожа Масака сидела за ширмой в темной комнате: ставни, защищавшие от сырого воздуха, были закрыты.
— Йоши? — ее голос был высок и звучал недовольно. — Сколько времени ты здесь?
— Я приехал всего несколько часов тому назад и пришел к вам, как только смог. — Йоши был расстроен тем, как изменился ее голос. Она даже не спросила, как он чувствует себя! Он никогда не сможет понять ее.
— Сколько времени ты пробудешь здесь?
— Я уезжаю сегодня вечером.
— Так скоро? Амида Будда! Я не говорила с тобой почти три года. Женщине хочется поговорить иногда с сыном. — В ее голосе звучала горечь и покорность.
— У вас есть служанки, вы можете разговаривать с ними, — неубедительно возразил Йоши.
— Это не то же самое. Мне хочется побыть с тобой перед смертью.
— Мама, вы будете жить еще многие, годы, — сказал Йоши, он почувствовал угрызения совести. Почему она говорит с такой обидой? Действительно ли он был виноват, уехав из дома? Или она изменилась под влиянием запретов, налагаемых на женщин высшего общества?
— Куда ты теперь убегаешь? — в ее голосе послышались резкие нотки. — Ты все еще тратишь жизнь в поисках трагического конца? Все еще гоняешься за блуждающим огоньком — князем Чикарой?
— Извините, мама. Вы не понимаете меня.
— Ты прав. Я всего лишь больная старая женщина, которая сидит в пустой комнате и думает о своем ребенке. Что я могу знать о жизни? — Она говорила саркастическим тоном. — Я знаю, только что мой единственный сын бросил меня много лет тому назад, а теперь покидает меня, только что появившись… и почему? Ответь мне! Почему?
Йоши вздохнул.
— Если бы я мог, я бы остался, — сказал он.
— А что тебе мешает?
— Вы не понимаете, — сказал он с тоской. — Я люблю вас. Я хотел бы остаться. К сожалению, это невозможно.
— Я понимаю одно: когда мне был нужен мой сын, он покинул меня. — В комнате воцарилась тишина. Йоши не знал, что еще сказать. Госпожа Масака помолчала, потом сделала последнюю попытку заставить его изменить решение.
— Я прошу, я умоляю тебя остаться со мной, — уговаривала она. Когда он не ответил, ее голос понизился до почти неразличимого шепота. — Что может быть важнее, чем любовь матери? — спросила она.
— Долг и честь, — ответил Йоши.
Погрустневший Йоши пришпорил лошадь, направляясь к холмам на север от Фукухары. Стемнело; матовый медный диск солнца на западе опустился в море. Чайки печально кричали, кружа над волнующейся водой в поисках пищи. Стало холодно. На десятках небольших лодок, сгрудившихся вокруг гавани, устраивались на ночь рыбаки.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
ГЛАВА 44
Вечером пятнадцатого дня пятого месяца 1180 года тридцатилетний принц Мочихито, сын императора-отшельника Го-Ширакава, находился сдан в своей комнате во дворце Такакура. В то время как многих его друзей пригласили переехать в Фукухару, о Мочихито не подумали… его игнорировали. Это оскорбление не волновало его; дворец Такакура не был затронут пожарами и ураганами, нанесшими такое опустошение в остальных районах Киото, и Мочихито был вполне удовлетворен своей жизнью — фактически жизнью изгнанника, но зато в такой изысканной обстановке. День был на редкость хорош.
