Закинув один мешок за плечи, а другие держа за лямки, Звягинцев шел по так хорошо знакомому ему коридору. Здесь многое изменилось: коридор был плохо освещен, ковровые дорожки, некогда устилавшие пол, исчезли, как и таблички с указанием фамилий, раньше висевшие на дверях.

Кто-кто, а Звягинцев ориентировался и без табличек. Кабинет Королева он мог бы отыскать и с закрытыми глазами. Он открыл дверь в крошечную приемную, надеясь увидеть знакомого лейтенанта, адъютанта полковника. Но за маленьким столиком сидел какой-то неизвестный ему младший лейтенант. Увидя на пороге командира, нагруженного вещами, он вопросительно посмотрел на него.

– К полковнику Королеву, – сказал Звягинцев. – Майор Звягинцев. По вызову.

– Сейчас доложу, – вставая, ответил младший лейтенант и исчез за обитой черной клеенкой дверью. Через мгновение он вернулся и сказал с едва различимой улыбкой:

– Проходите, товарищ майор. Ждет!

Звягинцев сложил свои вещи в углу приемной и, как был в полушубке и ушанке, вошел в кабинет.

Королев стоял почти у самой двери и, увидев Звягинцева, широко раскинул руки.

– С приездом, Алексей, с приездом! – взволнованно проговорил он и обнял Звягинцева. – Рад тебя видеть. Ну, проходи давай, садись!

Однако Звягинцев застыл в оцепенении. Он был поражен тем, как выглядел Королев. Совсем еще недавно крепкий, склонный к полноте, даже с намечавшимся брюшком, нынешний Королев казался лишь своей бесплотной тенью. Гимнастерка казалась непомерно широкой, стоячий воротник намного отставал от тонкой, жилистой шеи, гладко выбритые щеки ввалились, нос заострился.

– Ну что ты застыл, точно ростральная колонна? – спросил Королев, видя, что Звягинцев не двигается с места.

– Я… я… – пробормотал Звягинцев, не зная, что сказать.

– Ну что «я», «я»? Прибыл – значит, докладывай! – грубовато сказал Королев, и Звягинцев подумал, что грубость эта нарочитая, что Королев догадывается, что именно его, Звягинцева, так поразило.

– Прибыл по вашему вызову, товарищ полковник! – произнес наконец Звягинцев и подошел к столу.

– Ну вот теперь садись. Хочешь – снимай полушубок, хочешь – нет, топят у нас теперь плохо.

Звягинцев снял ушанку, расстегнул полушубок и опустился в кресло.

– Ну, рассказывай, – сказал Королев, тоже садясь. – Впрочем, слыхал, знаю, воевал ты неплохо, только вот что со штабной работы удрал, не одобряю.

– Так получилось, Павел Максимович.

– Знаю, знаю, что получилось, – покачал головой Королев. – Как добирался сюда? Самолетом?

– Нет. По Ладоге.

– А-а, по Ладоге! – оживился Королев. – Значит, сам, своими глазами трассу видел! А мне вот, червю штабному, еще не довелось. Ну как, здорово? Мы этой трассы, как манны небесной, ждали! Идет хлеб, видел?

На мгновение Звягинцев прикрыл свои покрасневшие от секущего ветра, усталые глаза, и ему показалось, что он снова там, на Ладоге, что он видит, как, раскалывая лед, медленно оседает в пробитую снарядом полынью груженная мешками с продовольствием полуторка, слышит неистовый крик шофера, потом это видение исчезло, и Звягинцеву почудилось, что он ощущает на себе безумный взгляд матери, укачивающей мертвого ребенка…

– Ты что, заснул, что ли? – раздался нетерпеливый голос Королева. – Я спрашиваю, машины с продовольствием видел?

Звягинцев вздрогнул и открыл глаза. Тишина этого кабинета, нарушаемая знакомым, но уже забытым им мерным стуком метронома, показалась Звягинцеву противоестественной.

– Да, видел, – сдержанно ответил он. И добавил: – Много машин.

– Много, говоришь? Это хорошо… – проговорил Королев и добавил внезапно севшим голосом; – Нет, Алексей, еще мало. Капля в голодном море. С того дня, как открылась трасса, перевезли только тысячу с небольшим тонн. Немногим больше того, что потребляет город за двое суток. Десятки машин пошли ко дну, – немцы непрерывно бомбят и обстреливают трассу.

– Я хотел сказать, что трасса еще плохо оборудована. Мало обогревательных пунктов… Там ведь холод адский, ветер…

– Это мы знаем, – недовольно сказал Королев. – Погоди, дай срок – все будет на трассе. И обогревательные пункты, и ремонтные – для машин. Медиков туда мобилизуем. Не все сразу… Зенитки встречал по дороге?

– Несколько видел.

– Мало еще и зениток… Как там у вас, в пятьдесят четвертой, идет подготовка к наступлению?

– Полным ходом, – ответил Звягинцев, понимая, что Королев задал этот вопрос так, для формы, поскольку в штаб фронта ежедневно поступали доклады Федюнинского. – Формируется ударная группа. – И добавил: – Войск только еще маловато.

– А как мы эти войска могли перебросить? Вот теперь, когда трасса вступила в действие, будут и войска. Словом, вся надежда на вас. Пока ладожский берег все еще под угрозой.

Звягинцев молчал. Он ждал, когда Королев наконец заговорит о самом для него, Звягинцева, сейчас главном – о том, для чего его вызвали в Ленинград. Его обрадовало то, что Королев сказал «Как там у вас?» и «Вся надежда на вас». Значит, он воспринимает его, Звягинцева, как представителя 54-й, и вызвали его ненадолго, по какому-то конкретному делу, и в ближайшие же дни можно будет вернуться назад.

– Если немцы прорвутся к побережью – накрылась наша трасса, – продолжал Королев.

Все это было ясно. Однако молчать дальше Звягинцеву показалось неудобным.

– Да, враг стоит в шести километрах от Волхова, – сказал он.

– И непосредственно под Войбокало, – добавил Королев, – так? А это значит – в полутора десятках километров от Кобоны. А в Кобону упирается конец нашей Ладожской трассы. Вот какие пироги. Какой вывод отсюда делаешь?

– Только такой: что в эти дни мне как исполняющему обязанности командира одного из полков, стоящих под Волховом, следовало бы быть на месте.

– Скор ты на выводы, Звягинцев, – усмехнулся Королев, – и хитер тоже! Ладно, давай поговорим о деле. Подойди-ка к карте.

С этими словами полковник поднялся. При этом он слегка пошатнулся и ухватился рукой за край