Русские?!..
И вдруг в ушах Данвица зазвучали слова: «Вы никогда не видели, как бурят землю?..»
Миллер, проклятый капитан Миллер, уже давно истлевший в земле, – неужели он оказался прав?! Неужели этот страшный народ и в самом деле похож на сплошную скальную породу?!
«Нет, нет! – мысленно кричал Данвиц. – Разве тот долговязый парень не стрелял по его, Данвица, приказу в чекиста? Не молил о пощаде? Значит, в этой скальной породе есть трещины, есть!..»
…До Шлиссельбурга оставалось не меньше пятнадцати километров. Канонада становилась все громче. Данвиц откинул тулуп и огляделся. С деревьев летела снежная пыль – где-то неподалеку рвались снаряды. Данвиц подумал о том, что следовало бы усилить боевое охранение растянувшегося по лесу полка.
В эту минуту к саням, на которых лежал Данвиц, подбежал начальник штаба. За ним, увязая в сугробах, спешил какой-то незнакомый офицер.
– Приказ из штаба дивизии, господин полковник, – взволнованно произнес начальник штаба.
Офицер, следовавший за начальником штаба, подбежал к Данвицу и, отдав честь, сунул руку за борт шинели и вынул конверт.
Освещая карманным фонариком бумагу, Данвиц прочел:
«Командиру полка полковнику Данвицу.
По приказанию командующего армией движение к Шлиссельбургу отменить. Полк сосредоточить в трех километрах западнее Синявино и ждать дальнейших указаний…»
27
Получив от Говорова приказ, Малинников, Звягинцев, замначштаба Соколов и командиры тех батальонов, которым предстояло передислоцироваться на левый берег, направились туда на рекогносцировку. На КП УРа остался начальник штаба подполковник Остроумов.
На Неве, по льду которой совсем, казалось, недавно рвались на штурм вражеских позиций тысячи бойцов и командиров, сейчас было пустынно.
Только приглядевшись, Звягинцев заметил, что лед усеян телами бойцов в маскхалатах. Им, этим бойцам, павшим во время атаки, уже не суждено было подняться. Но они лежали, выкинув руки вперед, к обрывистому берегу, как бы все еще охваченные непреодолимым желанием если не добежать туда, то доползти, желанием, которое не в силах была подавить даже смерть.
С воем проносились над ними снаряды и мины, чтобы через несколько секунд разорваться на правом или левом берегу, – артиллерийская дуэль продолжалась.
– Давайте рассредоточимся, – сказал Звягинцев Малинникову, – я с Ефремовым возьму правее, а ты с Сучковым и Вострышевым левее. Вон у того кустарника сойдемся. – И он указал на чахлые деревца, возвышавшиеся над обрывом.
Скоро все они были уже в относительной безопасности, в «мертвой зоне». Достигнув берега, стали медленно взбираться по пролому. Поднявшись наверх, несколько мгновений молча смотрели вокруг. Бой шел теперь километрах в трех-четырех восточное Невы, – именно оттуда доносилась ружейная и пулеметная перестрелка. Но они знали, что немцы угрожают и с юга и что эта опасность сейчас главная. Метрах в трехстах южнее того места, где они стояли, был передний край обороны одного из полков дивизии Борщева. Перед позициями этого полка, фронтом на юг, и предстояло поставить уровские батальоны.
Командиры 16-го УРа прошли через боевые порядки борщевцев, мимо бойцов, обосновавшихся в окопах, еще недавно немецких, а теперь очищенных от трупов вражеских солдат, и, поднявшись на небольшой пригорок, спрыгнули в воронку от бомбы или снаряда. Отсюда хорошо были видны и 8-я ГЭС, и овраг, спускавшийся к Неве, и опушка тянувшегося в двух-трех километрах слева соснового леса.
Прямо на припорошенной снегом земле разложили карту. Еще раз огляделись.
– Значит, предложение такое, товарищи, – сказал Звягинцев. – Батальон Ефремова – будем называть его первым – расположим южнее Второго городка фронтом к ГЭС. Второй – твой, Сучков, – левее первого, до опушки леса, а третий – Вострышева – вдоль опушки. Слева от опушки оборону держит сам Борщев.
Малинников долго рассматривал карту, слегка морщась, как от зубной боли, когда из недр железобетонной громады ГЭС раздавался очередной орудийный выстрел. Потом сказал:
– По-моему, годится. Перед позициями нужно расположить минные поля. Но сумеем ли мы поставить мины под таким обстрелом – вот вопрос!
– Что же делать, выбора у нас нет; – угрюмо проговорил Звягинцев. – Мины все равно надо ставить, и как можно ближе к немецким позициям… – Высунувшись из воронки, он посмотрел в сторону ГЭС, что-то прикидывая, потом решительно сказал: – Вот что. Я попробую поближе подобраться к этой проклятой ГЭС и осмотреть там местность. – И, видимо опасаясь, что Малинников начнет возражать, не дожидаясь его ответа, приказал комбату первого батальона: – Капитан Ефремов, за мной!
Ефремов, кадровый командир, был уже немолод, но в свои сорок лет не уступал в быстроте и ловкости Звягинцеву. Они скатились в овраг, потом выбрались из него и, приблизившись к громаде ГЭС на расстояние с полкилометра, залегли. Дальше двигаться было невозможно: пулеметы противника секли снег…
– Вот здесь и нужно ставить мины, – сказал Звягинцев комбату. – Трудно будет, тяжело, и все-таки – здесь. От самого берега по всему фронту обороны. И пушки нужно выдвинуть как можно дальше на юг. Ни в коем случае нельзя пропустить немцев в овраг, иначе они там скопятся и их ничем не возьмешь. Понял?
…Место для своего командного пункта Малинников и Звягинцев выбрали южнее так называемых Беляевских болот, сейчас прикрытых глубоким слоем снега, не более чем в километре от позиций второго батальона, то есть от центра полосы обороны. Это место было выгодно и тем, что километрах в трех на север, где-то в районе деревни Марьино, размещался командный пункт армии.
Перед тем как вернуться на правый берег, они решили все же уточнить, где именно находится армейский КП.
Направились, сверяясь с картой, на север, вдоль Невы, и вскоре увидели впереди идущих в том же направлении командиров.
– Я сейчас узнаю поточнее, где это самое Марьино, – сказал Звягинцев и ускорил шаг.
Но командиры тоже шли быстро. Звягинцев уже не шел, а бежал. Почти догнав идущих, он крикнул:
– Товарищи! Товарищи командиры! Погодите минутку!
Те обернулись, и Звягинцев узнал среди них Ворошилова, Духанова и членов Военного совета 67-й армии генерала Тюркина и полковника Хмеля.
От неожиданности Звягинцев остановился. Мысль о том, что вот уже который раз он попадает на глаза Ворошилову и может показаться маршалу выскочкой, умышленно пытающимся обратить на себя внимание высокого начальства, словно сковала его. Ему захотелось повернуться и убежать, пока Ворошилов, может быть, еще не разглядел его лица…
Но тут раздался суровый оклик Духанова:
– Что вы здесь делаете, подполковник?! Подойдите сюда.
Звягинцев сделал несколько шагов и, поднеся руку к ушанке, обратился к Ворошилову:
– Товарищ маршал, разрешите ответить товарищу командующему.
– Отвечайте, – сказал Ворошилов, и голос его на этот раз прозвучал сухо и строго.
– Товарищ командующий, – делая полуоборот к Духанову, произнес Звягинцев, – докладываю, что ваше приказание выполнено. Сводный батальон УРа вчера посажен на рубеж у пункта Пильня Мельница, фронтом к Шлиссельбургу.
– Это мне известно. Что вы делаете здесь?
– Получили приказ командующего фронтом перебросить сюда три артпульбата. Комендант УРа, я и
