— А кого они подозревают?

— Я мог ответить на этот вопрос вчера. Сегодня уже не могу.

— Но это же смешно, — запротестовала Мими. — Они прекрасно знают, и ты прекрасно знаешь, что ее убил Клайд. — Когда я ничего не ответил, она повторила еще более резким голосом: — Ты прекрасно знаешь, что ее убил Клайд.

— Он не убивал, — сказал я.

В глазах Мими засветились торжествующие огоньки.

— Теперь понятно: ты все же работаешь на него, да? Мое «нет» отскочило от нее, как от стенки горох.

Вопрос Гилберта прозвучал не так, словно он собирался вступить в дискуссию, а так, будто он просто хотел знать ответ:

— А почему он не мог убить?

— Он мог, но не убивал. Иначе разве стал бы он писать эти письма, наводящие подозрение на Мими — единственного человека, который помогал Клайду тем, что скрывал главную улику, свидетельствующую против него самого?

— Но, может, он не знал об этом. Может, он думал, будто полиция просто сообщает в газеты не все, что ей известно. Они ведь часто так поступают, верно? Или, быть может, отец хотел скомпрометировать мать, чтобы полиция не поверила ей, если...

— Вот именно, — сказала Мими. — Именно этого он и хотел, Ник.

Я сказал Гилберту:

— Ведь ты не думаешь, будто Джулию убил Уайнант.

— Нет, я не думаю, будто это сделал он, однако, меня интересует, почему вы так не думаете... понимаете... ваш метод.

— А меня интересует твой.

Он слегка покраснел, в улыбке его сквозило некоторое смущение.

— О, но я... Дело тут в другом...

— Он знает, кто убил Джулию, — стоя в дверях, проговорила Дороти. Она все еще была одета. Девушка пристально смотрела на меня, словно боялась взглянуть на кого-либо из остальных. Лицо ее побледнело, а тонкий свой стан она держала неестественно прямо.

Нора открыла глаза, приподнялась, опершись локтем о диван, и сонным голосом спросила:

— Что?

Никто ей не ответил. Мими сказала:

— Ну же, Дорри, давай не будем устраивать здесь идиотских драматических представлений.

Дороти произнесла:

— Можешь побить меня после того, как они уйдут. Уверена, ты так и сделаешь. — Она сказала это, не отрывая взгляда от моего лица.

Мими попыталась сделать вид, будто не имеет представления, о чем говорит ее дочь.

— Кто же, по мнению Гилберта, убил Джулию? — спросил я.

Гилберт сказал:

— Дорри, ты ведешь себя как последняя дура, ты...

Я перебил его:

— Оставь ее. Дайте ей сказать то, что она хочет сказать. Кто убил Джулию, Дороти?

Она бросила взгляд на брата, опустила глаза, плечи ее сгорбились. Уставив глаза в пол, она едва слышно проговорила:

— Я не знаю. Он знает. — Она опять подняла взгляд на мое лицо и задрожала. — Неужели вы не видите, что я боюсь? — Она заплакала. — Я боюсь их. Заберите меня отсюда, и я все вам расскажу. Я их боюсь!

Повернувшись ко мне, Мими рассмеялась.

— Ты сам на это напрашивался. Так тебе и надо!

Гилберт покраснел.

— Это так глупо, — пробормотал он.

Я сказал:

— Хорошо, я заберу тебя, но мне хотелось бы, чтобы ты объяснилась теперь, пока мы все в сборе.

Дороти покачала головой.

— Я боюсь.

— Не стоит так с ней нянчиться, Ник, — сказала Мими. — Она от этого делается только хуже. Ей...

— Что скажешь? — спросил я у Норы.

Нора встала и потянулась, не поднимая рук. Порозовевшее лицо ее было прекрасным, каким бывало всегда в первые минуты после пробуждения. Она сонно мне улыбнулась и заявила:

— Поехали домой. Мне не нравятся эти люди. Собирайся, Дороти, бери шляпу и пальто.

— Дороти, иди спать, — приказала Мими.

Зажав пальцами левой руки рот, Дороти глухо прорыдала:

— Не позволяйте ей бить меня, Ник!

Я наблюдал за Мими: на лице у нее играла спокойная улыбка, однако ноздри ее вздымались и опускались в такт дыханию, а дышала она так громко, что я отчетливо это слышал.

Нора подошла к Дороти.

— Пойдем, тебе надо умыться и...

Мими издала гортанный звук, напоминающий рычание, мышцы ее шеи напряглись, она вся подобралась словно для прыжка.

Нора встала между Мими и Дороти.

Когда Мими двинулась вперед, одной рукой я поймал ее за плечо, другой обвил из-за спины ее талию и приподнял Мими над полом. Она завизжала и принялась лупить меня кулаками и наносить мне болезненные удары по ногам твердыми, острыми, высокими каблуками своих туфель.

Нора вытолкнула Дороти из комнаты и стала в дверях, наблюдая за нами. Лицо ее было весьма оживленным. Это я видел ясно и отчетливо: все остальное поплыло словно в тумане. Когда на мои плечи градом посыпались слабые, неуклюжие удары, я обернулся и увидел наносящего их Гилберта, однако видел я его как сквозь пелену и почти не почувствовал соприкосновения в тот момент, когда отпихнул его в сторону.

— Прекрати, Гилберт. Мне бы не хотелось делать тебе больно. — Я отнес Мими к дивану, бросил ее на спину, уселся на ее колени, а руками сжал ее запястья.

Гилберт снова набросился на меня. Я попытался ногой ткнуть его в коленную чашечку, однако прицел был взят слишком низко, и мой удар угодил Гилберту в ногу, лишив его равновесия. Он повалился на пол. Я вновь брыкнул ногой в его сторону, промахнулся и сказал:

— С тобой мы можем подраться и после. Принеси воды.

Лицо Мими побагровело. Глаза ее — огромные, остекленевшие, безумные — вылезали из орбит. Сквозь плотно сжатые зубы со свистом вырывалось дыхание, у рта пузырилась слюна, а вены и мышцы на побагровевшей шее — как и на всем ее извивающемся теле — вздулись настолько, что, казалось, вот-вот лопнут. Из-за пота, выступившего на ее горячих запястьях, мне было трудно удерживать ее руки.

В такой обстановке было приятно увидеть, появившуюся рядом со мной со стаканом в руке Нору.

— Плесни ей в лицо, — сказал я.

Нора плеснула. Мими разжала зубы, судорожно вдохнула воздух и закрыла глаза. Она принялась отчаянно мотать головой из стороны в сторону, однако силы в ее извивающемся теле поубавилось.

— Еще раз, — сказал я.

После второго стакана воды Мими протестующе принялась отплевываться, и стремление к борьбе окончательно ее покинуло. Она, полностью расслабившись и тяжело дыша, неподвижно лежала на диване.