— Выглядит вполне прилично, насколько я могу судить. Думаете, мастерская имеет какое-то отношение к делу?

— Все может быть.

— Угу. Ну что, пойдем, пожалуй.

— Прежде всего, — сказал Гилд, когда мы вышли из его кабинета, — заглянем к мистеру Нанхейму. Он должен быть дома: я наказал ему никуда не отлучаться, пока сам не позвоню.

Квартира мистера Нанхейма находилась на четвертом этаже мрачного, пропитанного сыростью и запахами здания, в котором отчетливо раздавались, доносившиеся с Шестой авеню звуки. Гилд постучал в дверь.

В квартире послышались торопливые шаги, и кто-то спросил:

— Кто там? — Голос принадлежал мужчине и звучал гнусаво и слегка раздраженно.

Гилд ответил:

— Джон.

Дверь торопливо распахнул маленький, болезненного вида мужчина лет тридцати пяти-тридцати шести, одеяние которого составляли только майка, синие трусы и черные шелковые носки.

— Я не ждал вас, лейтенант, — заныл он. — Ведь вы сказали, что позвоните. — Казалось, он был напуган. У него были маленькие, темные, близко посаженные глаза и широкий рот с тонкими, нервными губами. Нос был необычайно мягким — длинный, обвислый, он, казалось, не имеет костей.

Гилд коснулся рукой моего локтя, и мы вошли. Через открытую дверь слева виднелась неприбранная постель. Комната, в которой мы оказались, представляла собой убогую, грязную, заваленную одеждой, газетами и грязной посудой гостиную. В нише с правой стороны находились раковина и плита. Между ними стояла девица, державшая в руке небольшую сковороду. Это была широкая, пышнотелая рыжая женщина лет приблизительно двадцати восьми, приятной, но довольно вульгарной и неряшливой наружности. Она была одета в помятое розовое кимоно и поношенные розовые домашние туфли со сбившимися бантами. Угрюмо она наблюдала за нами.

Гилд не представил меня Нанхейму и не обратил ни малейшего внимания на женщину.

— Садитесь, — сказал полицейский и отодвинул в сторону валявшуюся на краю дивана одежду.

Я чуть сдвинул, лежавшую в кресле-качалке газету, и сел. Поскольку Гилд не снял шляпу, я поступил так же.

Нанхейм подошел к столу, где стояли более чем наполовину опустошенная пинтовая бутылка виски и пара стаканов, и сказал:

— Глотнете?

Гилд скорчил гримасу.

— Только не этой блевотины. С чего это ты сказал мне, будто знал дамочку Вулф всего лишь в лицо?

— Так оно и было, лейтенант, это правда. — Дважды он искоса бросал на меня взгляд и тут же отводил его в сторону. — Может, как-нибудь при встрече я и поздоровался с ней или спросил, как дела, или же еще что-нибудь в этом духе, но не более того. Это правда.

Женщина, стоявшая в нише, саркастически расхохоталась, однако лицо ее оставалось невеселым. Нанхейм резко повернулся к ней.

— Смотри мне, — сказал он срывающимся от ярости голосом, — попробуй вставить хоть слово, и я тебе зубы повышибаю.

Женщина размахнулась и швырнула ему в голову сковороду. Сковорода пролетела мимо и со звоном ударилась о стену. На стене, на полу и на мебели появились свежие пятна от яичного желтка и жира.

Он бросился на женщину. Чтобы поставить ему подножку, мне даже не пришлось подниматься с кресла. Он растянулся на полу. Женщина взяла в руки кухонный нож.

— Хватит, — проворчал Гилд. Он тоже не поднялся с места. — Мы пришли сюда вовсе не для того, чтобы посмотреть ваш базарный спектакль — нам надо с тобой поговорить. Вставай и веди себя прилично.

Нанхейм медленно поднялся на ноги.

— Она, когда пьяна, доводит меня до бешенства, — сказал он. — Сегодня она весь день мотает мне нервы. — Он подвигал правой рукой. — Кажется, я вывихнул запястье.

Женщина, ни на кого не взглянув, прошла мимо нас, зашла в спальню и хлопнула дверью.

— Может, если бы ты бросил увиваться за другими женщинами, у тебя было бы поменьше неприятностей с этой, — сказал Гилд.

— Кого вы имеете в виду, лейтенант? — На лице у Нанхейма было написано невинное удивление и, пожалуй, даже обида.

— Джулию Вулф.

Теперь на болезненном лице маленького человечка было написано возмущение.

— Это ложь, лейтенант. Любой, кто скажет, будто я хоть раз...

Гилд прервал его, обратившись ко мне:

— Если хотите ткнуть ему в рожу, я не стану вас отговаривать на основании того, что у него повреждена рука: он даже не сможет вам как следует ответить.

Вытянув вперед обе руки, Нанхейм повернулся ко мне.

— Я не хотел сказать, что вы лжете. Я просто имел в виду, что, может быть, кто-то ошибся, когда...

Гилд вновь перебил его:

— Разве ты бы не переспал с ней, если бы такой шанс представился?

Нанхейм облизнул нижнюю губу и с опаской посмотрел на дверь спальни.

— Вообще-то, — медленно произнес он предусмотрительно тихим голосом, — она, конечно, была классной штучкой. Думаю, я не отказался бы.

— Но ты никогда не пытался снять ее?

С минуту Нанхейм колебался, затем передернул плечами и сказал:

— Вы же знаете, как это бывает. Когда крутишься то здесь, то там, пытаешься воспользоваться почти любой подвернувшейся возможностью.

Гилд недовольно посмотрел на него.

— Напрасно ты не сказал мне об этом с самого начала. Где ты был в тот день, когда ее убрали?

Маленький человечек подскочил, словно его укололи булавкой.

— Боже милостивый, лейтенант, неужели вы думаете, что я имею к этому делу какое-то отношение? С чего это мне понадобилось бы убивать ее?

— Где ты был?

Тонкие губы Нанхейма нервно подергивались.

— Какой был день, когда ее?..

Он оборвал фразу, так как дверь в спальню открылась.

Из спальни, держа в руке чемодан, вышла пышнотелая женщина. Она была полностью одета для выхода на улицу.

— Мириам, — сказал Нанхейм.

Она посмотрела на него мутным взглядом и сказала:

— Терпеть не могу подлецов, но если бы я их любила, я бы терпеть не могла подлецов-стукачей, а если бы даже я и любила подлецов-стукачей, то тебя все равно бы терпеть не могла. — Она повернулась к входной двери.

Гилд, поймав Нанхейма за руку, чтобы не дать ему броситься вслед за женщиной, повторил:

— Где ты был?

Нанхейм крикнул: