— Вас четверо, не считая маленькой девочки, так?
— Маленького мальчика, — уточнила она. Рука ее вновь коснулась ребенка, казалось, ей необходимо было всякий раз удостовериться в его присутствии, когда речь заходила о нем. Мужчина приблизился и всмотрелся в спящего ребенка. Его пристальный взгляд напомнил горбунье женщину на берегу, заметившую, какая красивая у нее рука.
— Маленький мальчик, — сказал аристократ, — с внешностью девочки.
— Он еще есть малыш, и мне имели говорить, что больше походить на мать, чем на отца.
— Вид у него, — продолжал пришедший, — как у ребенка какого-нибудь вельможи.
И он так посмотрел на горбунью, что щеки ее запылали. В тот момент, когда густая кровь прилила к ее грязному лицу, она показалась на редкость молодой и пригожей.
Мужчина понизил голос:
— Леди, — сказал он, — здесь есть человек, лояльно настроенный по отношению к его величеству.
Она не ответила и только крепче вцепилась в ребенка.
— Ваши руки слишком изящны, мадам, — продолжил незнакомец. — Они выдают вас. Вам следует лучше прятать их.
— Мои руки? Я горничная своей госпожи.
— Ага! Этим все и объясняется?
— Да. Этим все и объясняется.
— У вас немного съехал горб, леди. Если позволите, я бы сказал, что он несколько высоковат. Вам стоило бы чуть больше сутулиться.
Горбунья попыталась заговорить, но не смогла: во рту пересохло, она вся дрожала.
— Я был в армии короля при Эджхилле, — продолжал придворный. — С маленьким принцем Чарлзом и его братом Джеймсом. Что-то в нем было такое — я имею в виду Чарлза, — что заставляло ему служить. Он был всего лишь мальчиком, но я никогда его не забуду. Высокий для своего возраста и слишком смуглый для англичанина, с готовностью улыбавшийся всякому человеку некоролевской крови! Всего лишь один из нас, и все-таки другой… Он прибыл для участия в штурме Эджхилла… Да благословит его Бог! Господи, сохрани принца Уэльского!
— Вы смелый человек: говорить такие вещи незнакомой женщине!
— Время требует смелых дел, мадам. Можете мне довериться. Желаю вам быстро и успешно переправиться через Ла-Манш.
— Ла-Манш?
— Вы же идете в Дувр, мадам. А там переправитесь через пролив и окажетесь рядом с королевой.
— Я ничего подобного не говорить, чтобы вы мочь так думать.
— Говорят, королева — корень всех бед короля, мадам. Может быть, и так, но она предана делу короля. Бедная леди! Вот уже два года как она покинула Англию, и произошло это, если не ошибаюсь, всего через пару-другую недель после рождения младшей дочурки, малышки Генриетты.
— Мне не подобать говорить о таких великих людях.
— Доверьтесь мне, мадам. Если я хоть чем-то могу быть вам полезен…
— Спасибо, но я быть всего лишь бедная женщина, которая пробираться к семье хозяина с мужем и другими слугами.
Дворянин поклонился и вышел, но она долго не могла даже шевельнуться, настолько сковал ее страх. Даже там, на дороге, когда мимо ехали на лошадях солдаты — враги короля, она меньше боялась, чем сейчас. Стены чердака показались ей стенами тюрьмы.
Когда молчаливая троица поднялась наверх, горбунья сидела на соломе, держа на руках ребенка.
— Я вся дрожу, — сказала она. — Тут был один приезжий, приносил соломы, и я почти уверена, он понял, кто мы, а поручиться, что он не станет болтать, я не могу.
Ночь для нее была полна страхов. Она ворочалась с боку на бок на соломе, горб из холстины тер ей спину, но снять его она не осмеливалась — если бы кто-то увидел ее без горба, объяснить такую перемену она не смогла бы. Риск был огромный. Эта сварливая королева, Генриетта-Мария, никогда бы не простила того, что ее дочь подвергалась такой опасности. И все же иногда нужно проявлять смелость и даже дерзость. Именно так поступила сама королева, и благодаря своей дерзости она сейчас у себя на родине, откуда может помочь королю, вместо того чтобы томиться в плену у врагов короля, используемая ими для шантажа — будущее, которое ей было обеспечено, не прояви она решительности.
Анна Дуглас, леди Далкейт, немало поломала голову, прежде чем придумала, как спрятать от посторонних глаз свою стройную, грациозную фигуру, и идея с горбом показалась ей прямо-таки спасительной. Далее пришлось выдать себя за француженку, поскольку крошка-принцесса уже начала лепетать, и излюбленное ею слово «принцесса» при некоторой игре воображения можно было считать не правильно произнесенным именем Пьер. Если бы ребенку можно было объяснить, в какой они опасности! Насколько легче им было бы выполнить свою задачу. Но девочка слишком мала, чтобы понять, для чего нужно покидать удобный дворец, одеваться в лохмотья и называть себя Пьером.
Анна не сомкнула глаз с того времени, как покинула Отлендский дворец, и безмерно устала, но даже окруженная верными слугами, она не осмеливалась спать. Визит странного гостя заставил ее сильно встревожиться. Правда, он призывал довериться ему, но кому можно доверять в стране, охваченной пламенем великой гражданской войны?
Пару лет назад сама мысль, что Анна Вийе, супруга Роберта Дугласа, получившего по наследству графство Мортор, будет спать в таком виде на чердаке жалкого трактира, могла показаться смешной. Но времена изменились, и она не могла знать, где в эту ночь спит сам король, и отыскал ли себе хоть какой-то приют принц Уэльский.
К мысли о побеге она пришла неожиданно для самой себя. Два года назад принцесса только-только родилась. Королева после родов была очень слаба и даже еще не вставала с постели, когда пришла новость, что лорд Эссекс, сторонник парламента, направляется к Эксетеру с целью осады города. Генриетта-Мария в письме попросила разрешения уехать с ребенком в Бат, на что Эссекс ответил, если ей и будет позволено уехать, то только в Лондон, чтобы держать ответ за разжигание гражданской войны в Англии.
Королеве оставалось одно — бежать во Францию. Как она рыдала, это страстная женщина, когда говорила Анне:
— Я вынуждена покинуть страну, иначе стану пленницей парламента и мужу придется защищать меня, рискуя всем. Лучше уж подвергнуть опасности собственную жизнь, чем подставить под удар короля. Я ему обо всем написала, и к тому времени, когда он получит письмо, надеюсь уже быть во Франции. Королева этой страны — моя невестка, она не прогонит меня.
Генриетта-Мария всегда жила одними страстями, движимая порывами сердца, а не трезвой головой, и именно это, как знала Анна, стало источником многих бед короля, хотя отношения Карла I и Генриетты-Марии в браке, начавшиеся непросто, со временем переросли во взаимопонимание и горячую привязанность. Королева была страстной натурой. Иногда она казалась легкомысленной, но в то же время могла проявить незаурядное упорство в достижении цели, и теперь вся сила ее страсти была направлена на защиту дела мужа.
— Присмотри за моей малышкой, Анна, — сказала она. — Береги как зеницу ока. Если она заболеет, тебе придется страдать в тысячу раз больше, слышишь, Анна Дуглас?
Черные глаза королевы сверкнули гневом при мысли о разлуке со своим ребенком, но тут же смягчились от прилива любви к младенцу и чувства благодарности к Анне, которым она была преисполнена, даже угрожая ей. Покончив с наставлениями, она сжала Анну в объятиях и расцеловала ее.
— Уж я-то понимаю, ты позаботишься о моем ребенке… Хотя ты и протестантка. Но если все же ты, глупая женщина, прозреешь и обратишься в лоно истинной веры, открой моей дочери глаза, как сделала бы это я. О, но ведь ты же протестантка!.. И дети короля будут воспитываться в религии своей страны! А мне,
