Со всех колоколен доносился праздничный звон: Фронда окончена, во Франции — мир, и мужчины и женщины плачут и говорят, что их красивый король ниспослан самими Небесами, чтобы привести страну к процветанию. Окна были распахнуты настежь, из них тоже доносились ликующие крики, повсюду развевались шелковые ленты. Самые любопытные залезали на крыши, желая лучше видеть своего монарха. Одна женщина — оборванная и грязная — проложила себе путь через толпу и попыталась поцеловать ногу Людовика. Гвардейцы собрались было оттащить ее, но король лишь улыбнулся, и улыбка его заставила женщину закричать: «Храни его Бог!», и все собравшиеся начали бурно восхвалять нищенку и милость короля.
За королем скакали великие герцоги Франции — герцог Вандомский и герцог де Гиз, за ними следовал маршал, а затем придворные в сверкающих одеждах. Замыкали эту группу конные гвардейцы.
Швейцарская гвардия двигалась впереди кареты королевы. В ней на заднем сиденье сидела Анна Австрийская, прямая и надменная, свесив через дверцу красивые руки в перстнях. Собравшийся народ встречал ее довольно холодно: он никогда не любил королеву и именно ее, а не красавчика Людовика, винил во всех неприятностях, пережитых страной. Рядом с каретой скакал второй сын королевы — Филипп, согласно обычаю именуемый «месье»— двенадцатилетний мальчуган, немного хмурый из-за почестей, оказываемых брату. Да и как было не роптать на жребий, по которому он родился после брата. Филипп не обладал поразительной красотой Людовика, но успел проявить остроту ума и сообразительность, и ему трудно было смириться с тем, что при любом повороте событий ему суждено оставаться на вторых ролях.
Мать, взглянув на него, напомнила, что следует улыбаться и кланяться народу, иначе тот решит, что перед ним угрюмый мужлан, невыгодно отличающийся от брата. Так что месье Франции пришлось затаить чувства и широко улыбаться, и люди вдоль дороги перешептывались, что удивительным образом после двадцати двух лет совместной жизни Бог благословил союз Людовика XIII и Анны Австрийской, даровав двух таких замечательных мальчуганов.
Грянули выстрелы с Бастилии и залпы с Гревской площади; а на улицах города зажглись костры.
Война во Франции окончена, Людовик вернулся в Лувр, и пришло время вернуться тому блеску и веселью, без которого французы не могут жить.
И Париж ликовал.
В большом зале Лувра король приветствовал гостей. Среди них была и Генриетта-Мария с дочерью. Анна Австрийская улыбнулась золовке, и та незамедлительно сделала вывод, что королева-мать Франции ничего не имеет против брака их детей. Глаза Генриетты-Марии засверкали, она ощутила себя почти счастливой.
«Если бы только еще один человек мог быть здесь и видеть этот счастливый день!»— подумала она, и слезы выступили на глаза. Она их тут же украдкой утерла: никто не должен видеть ее горя, все были бы только раздражены, что кто-то столько времени носится со своим несчастьем.
Если бы Чарлз обладал состоянием мадемуазель! Он мог бы организовать новую кампанию за возвращение королевского престола. Если бы Анна Австрийская согласилась на бракосочетание Людовика с маленькой Генриеттой!..
Все это лишь грезы, но так ли они невыполнимы?
У юного Людовика было надменное выражение лица. Подчинится ли он матери, особенно в таком вопросе? Его окружали льстецы-лизоблюды, с младенчества говорившие ему, что он ниспослан небесами для того, чтобы править Францией, ему, королю с крошечного возраста, никто ни в чем не смел отказывать, и самая кроткая натура в условиях такого воспитания не могла не нахвататься надменности. Да, пожалуй, он сам сделает выбор, на основе своих расчетов, и почему избранницей не оказаться Генриетте?
Генриетта была ошеломлена зрелищем всех этих торжеств: весь период войны когда двора в Париже не было, они жили так тихо, и ей ни разу не приходилось бывать в таком блестящем обществе.
Она была возбуждена, ей нравилось смотреть на сверкающие драгоценностями одежды мужчин и женщин, да и Чарлз был здесь же, на почетном месте рядом с королем Франции, и от этого она испытывала огромное удовлетворение. Это так замечательно, видеть оказываемые брату почести, ее милому брату, которого она когда хотела дергала за волосы, брату, который подбрасывал ее в своих руках и никогда не забывал, что у него есть маленькая сестренка Минетта.
Но вот пришел ее черед выйти из рядов и поклониться королю Франции. До чего же тот красив, подумала она, в нем есть все, что можно пожелать увидеть в мужчине.
Преклонив колени, она поцеловала его руку, как положено в таких случаях.
— Моя маленькая кузина, — сказал Людовик. — Я счастлив видеть вас здесь.
Но его взгляд был беглым и довольно равнодушным, подняв же глаза, она обнаружила, что Филипп вяло и без особого интереса изучает ее.
Она вспомнила слова матери, что должна влюбить короля в себя — ради матери, убитой горем и истерзанной муками, и ее охватила паника. Как я могу влюбить в себя этого ослепительного молодого человека, — подумала она и почувствовала себя такой несчастной и беспомощной, что в растерянности забыла отойти в сторону.
Она ощутила, как в зале установилось гробовое молчание: французский двор, придававший величайшее значение всем мелочам этикета, был шокирован. Окончательно перестав понимать, что ей следует делать, она задрожала как осиновый лист.
И вдруг, догадавшись, повернула глаза к самому любимому на свете лицу, зная, что на него-то она может положиться. Глаза его обрамились морщинками в столь любимой ею улыбке, краешки губ приподнялись. Она беззвучно взывала к нему, ведь королю Англии нарушить этикет не так страшно, как маленькой девочке.
И брат положил руку на ее плечо и привлек к себе, чтобы следующий человек мог выразить свое почтение французскому королю.
— Это моя родная сестра, — сказал Чарлз мимоходом. — Надеюсь, она вам понравится, Людовик, по крайней мере, я очень люблю ее.
Ее рука вцепилась в кончик его мизинца. Теперь девочка чувствовала себя спокойной и защищенной. Не обращая внимания на поднятые брови матери, девочка осталась стоять возле брата.
Я становлюсь взрослой, подумала Генриетта, а становиться взрослой всегда страшно. Хотя, если Чарлз рядом, бояться нечего.
Глазами Чарлз поймал взгляд матери; к его удивлению, в нем сверкало удовлетворение. Мать не была рассержена, Чарлз — тем более, поскольку все это делалось ради Минетты.
Пусть весь двор запомнит, думала Генриетта-Мария, что эта маленькая девочка — любимая сестра английского короля. Пусть запомнит это и королева-мать. Не такое это ужасное происшествие, если подумать.
«Господи Святый! — подумал король Англии. — Мама уже сватает ребенка за короля Франции. Вот и Минетта прощается с детством. Моя маленькая сестра становится взрослой!»
Глава 5
Экипаж королевы-матери Франции свернул к Пале-Рояль, где ее нетерпеливо ждала Генриетта- Мария.
Присутствие золовки всегда возбуждало вдову Карла I, но она принуждала себя быть сдержанной, потому что от этой слабохарактерной, вялой женщины, от ее доброй воли зависело исполнение самого страстного желания Генриетты-Марии.
Анна Австрийская стремительно вошла в огромную гостиную в сопровождении двух служанок. Бедняжки, подумала о них Генриетта-Мария, у них такой измотанный вид — еще бы, слушать ее болтовню, подстраиваться под ее капризы, это было почти подвигом, а ведь среди них немало хорошо образованных женщин. Какое облегчение они, должно быть, испытывают вечером, уложив королеву, непринужденно
