Избавилась от собственной машины, на которой сплавила Лукаша, бабулю, тетку Ольгу и дядю Игнатия.

Села в такси и покатила в прокат автомашин.

Вернулась на «форде», вполне сносном.

Позвонила Элеоноре и уведомила о счастье, которое завтра на неё свалится. Умолила как-то подготовить моих детей, но сама поговорить с ними не смогла, поскольку они где-то шлялись.

Упала в кресло и вытерла со лба пот.

Собрала вещи, легко догадавшись, что после возвращения австралийской компании у меня не останется времени для себя.

Приготовила ужин.

Сообразив, что в запасе есть пара минут, позвонила в полицию и потребовала позвать майора Бежана, фамилия которого каким-то чудом сохранилась в моей памяти. Майора позвали.

— Пан майор, — сказала я, едва ворочая языком от усталости, — вы интересовались знакомыми Доминика. Мне как раз вспомнился один подлец. Понятия не имею, как его по-настоящему звали, но прозвище у него было Бешеный.

Однажды я его видела, вполне соответствует своей кличке. Как мне рассказали, по его вине аэропорт в Окенче понес огромные убытки, случилось это года два назад. Еще я слышала, что этот Бешеный — исключительная сволочь. Не решусь утверждать наверняка, но, по-моему, Доминик под него копал. Больше я ничего не знаю, а через несколько минут вернутся мои родственники, так что я, с вашего позволения, пойду помешаю в кастрюле...

На сем моя оживленная деятельность завершилась.

Оказавшись в управлении, Лукаш Дарко ерепениться не стал и выложил все, что знал о своем клиенте.

— В Заленже мы тогда действительно стояли довольно долго, Пустынко чего-то ждал.

Странная вещь, на часы он не смотрел, лишь в дорогу все вглядывался. А потом вдруг велел ехать дальше, в Лесную Тишину, я его уже возил туда раза три или четыре. Перед домом он снова велел мне ждать, а сам ушел. Не было его минут тридцать. Обратно примчался чуть ли не бегом, в руках три плотно набитые картонные папки, одна бумажка у него вылетела по дороге, он за ней вернулся. Мы поехали дальше, во Владиславов, хотя перед этим речь шла о том, что возвращаемся в Варшаву. Гнали как на пожар. Адреса во Владиславове я не знаю, точнее говоря, не знаю названия улицы, он сам показывал дорогу, но зато помню, что он пошел к какому-то Карчоху. Эта фамилия была написана на почтовом ящике. Сидел он там до второго пришествия, чуть ли не до ночи, зашел туда с одной папкой, а вышел с пустыми руками. И мы вернулись в Варшаву. Вот и все.

— А остальные папки? Вы же сказали, что их было три.

— Наверное, оставлял в машине, в окно точно не выбрасывал. Я не обратил внимания, пассажиры часто что-то оставляют.

— А этого Карчоха вы видели?

— Да. Если это был Карчох. Он выглянул на улицу, когда завыла «тойота» Изы Брант.

Этого типа я уже раньше видел, в Варшаве.

Внешность у него запоминающаяся.

— Опишите его.

— Высокий, плечистый, около шестидесяти, седой. Лицо у него такое.., ага, на бульдога похож. Или на мопса. Как бы морщинами поперек сжато, бешеная такая морда.

— А в Варшаве где и когда его видели?

— Они с Пустынко как-то вместе вышли из кабака. Из «Адрии». Я в пробке торчал, от нечего делать и наблюдал за ними. Когда?.. За точность не поручусь, довольно давно, вроде бы осенью прошлого года. Помните, я вам говорил, что в тот день, тринадцатого, я забирал в Млаве, у гостиницы, некоего Северина. Так вот Карчох этот и Северин — один и тот же человек.

— Что ж вы сразу ничего не рассказали?

— Потому что обещал не говорить. Пустынко ведь был моим постоянным клиентом... Но теперь-то уже все. Я с ним несколько лет имел дело. Лет шесть, наверное. Постоянно его возил.

Платил он хорошо, маршруты приятные. С самого начала он оговорил следующие условия: он платит, а я молчу. Наркотиками, говорит, не торгую, так что я могу спокойно ослепнуть и оглохнуть.

— И куда вы его возили?

— В самые странные места. Например, на ипподромные конюшни. В какие-то дыры по всей стране, я, в общем-то, не записывал, так что придется долго соображать, чтобы все назвать.

Мы даже чуть ли не подружились.

— А он говорил, почему предпочитает ездить с вами?

— Говорил, почему же нет. Жена у него патологически ревнива, во всех его делах подозревает измену, установила слежку за его машиной, устраивает ему скандалы с истерикой, всему миру сразу же известно, где он был, а конкуренты только этого и ждут. Кроме того, сделки обычно обмывают, а он после выпивки за руль не садится. По моему мнению, правда тут где-то посередине.

— А чего ради ему в голову пришли наркотики?

— Это, пожалуй, наиболее скользкое занятие, так что Пустынко сразу открестился. К тому же он, похоже, меня подозревал в связях с наркомафией. Ни фига подобного. Возить-то я мог все: оружие, наркотики, фальшивые доллары, но знать об этом ничего не знал, в карман пассажирам я не заглядывал. Да и в чемоданы тоже. Так откуда я мог знать, что мужик катит, скажем, в Свиноуйсце, а сам к груди мешочек с героином прижимает?

— Постарайтесь вспомнить, что ещё происходило под Заленжей. Чего мог ждать пассажир?

— Понятия не имею. Ничего необычного там не происходило.

— Тогда постарайтесь вспомнить все.

Лукаш Дарко нахмурил брови, задумался на некоторое время.

— Я бы охотно сделал ему гадость, гниде паршивой, но...

— Но?..

— Как вам сказать... Еще наврежу невинному парнишке...

— Даю вам слово, что с невинным ничего плохого не случится.

Было в майоре Бежане что-то такое, что заставляло самых закоренелых преступников верить ему. Вот и Лукаш поверил.

— Мотоцикл там перед нами несся. От самой Варшавы, я его на шоссе догнал. Обычный мотоцикл, я бы его обогнал, хотя он прилично шел...

— Какой мотоцикл?

— «Хонда-250», кажется. Я бы и обогнал, но Пустынко вдруг велел притормозить. Сказал, что мы слишком быстро едем, а он ещё не успел обдумать сделку. Я поехал медленней, так он велел прибавить; в общем, держались мы за мотоциклом тем до самого поворота на Заленжу.

Мотоцикл там пропал из виду, а мы остановились в Заленже.

— А что потом?

— Потом я смотрел перед собой, так же как и Пустынко, больше все равно нечем было заняться. По дороге к лесу шли бабы с корзинами.

Дети мотались туда-сюда. Проехали два трактора, грузовик. Пара велосипедистов. Пронеслись какие-то мотоциклы, один гоночный, а второй — какой-то столетний, старье старьем, а летел так, что я даже удивился. Легковушки, штуки три, «фиаты». А, ещё телега. Ну и мотоцикл снова, выскочил в нашу сторону, и что-то мне показалось, будто это тот самый, с шоссе. Как раз тогда Пустынко и велел ехать дальше. Не знаю, есть ли в том какой-то смысл, но говорю то, что видел.

— А номер у мотоцикла был варшавский?