Эдвард Бежан положил трубку в квартире покойной Михалины Колек и посмотрел на Роберта Гурского.

— Ах эти долгие ночные разговоры... — пробормотал он. — Ладно, завтра даже лучше — глядишь, что-нибудь ещё всплывет.

— И так уже всплыло, — оптимистично возразил Роберт, указывая на небольшую стопку бумаг. — Кое-что из этого уже утратило силу, но остальное — чистое золото.

— Точно. Шестеро убийц, один другого краше.

Прямо от Лукаша Дарко они отправились в дом Михалины и уже через час знали все секреты покойной. В доме царил образцовый порядок, бумаг было немного, и лежали они в одном месте. Две записные книжки с телефонными номерами, календари за последние пять лет, кучка газетных вырезок, несколько глянцевых журналов, несколько копий судебных постановлений, личные документы и стопочка писем — все от божества покойной, Доминика.

Кроме того, сыщики нашли два небольших фотоальбома и коробку с карточками. В доме не было ни единой книги, если не считать телефонного справочника двухлетней давности.

Из документов следовало, что Михалина Колек закончила среднюю школу и какие-то таинственные партийные курсы, фигурировавшие под туманным названием «специальный курс для работников аппарата». После чего вышла замуж за сотрудника МВД, с которым неизвестно что произошло, так как решение суда о разводе, принятое перед самой сменой общественного строя, говорило о полном распаде супружеской жизни без малейшего упоминания о самом супруге. В тот же период Михалина начала получать пенсию как инвалид третьей группы, что привело и Бежана, и Гурского в неописуемое изумление. Что же это, прости господи, за инвалидность такая, что за недуг мог мучить могучую кариатиду?

Иллюстрированные издания оказались в основном посвящены моде и секретам макияжа, на половине фотоснимков была представлена сама Михалина в разном возрасте и различных ситуациях, на другой половине фотографий запечатлены посторонние личности, и лишь несколько снимков хранили образ — размытый и плохо различимый — пана Доминика. Газетные вырезки и судебные бумаги также касались посторонних Михалине личностей. Записные книжки и календари были буквально напичканы информацией, вполне возможно — абсолютно бесценной.

Бежан с Гурским быстро отделили зерна от плевел и занялись перепиской Михалины. Читать там особо было нечего, хватило и одного взгляда.

— «Найди Мариушка», — прочел Роберт. — Чудесное письмо. Кратко, содержательно, однозначно... Кто, интересно, такой этот Мариушек?

— Выясним, — заверил Бежан. — «Не появляйся до вторника». Тоже красиво. А тут ещё лучше: «Веток весь вторник». Причем «весь» подчеркнуто. Хорошо бы ещё узнать, как у него обстояло с орфографией. Ведь можно прочесть и раздельно: «В сток». Но все равно непонятно.

— Ну, то, что это не любовная переписка, и так ясно. Взять на заметку этого Мариушка?

— Не задавай глупых вопросов, у нас мало времени...

Между судом и прессой царило полное единодушие: почти все материалы касались компрометации уже сходящих со сцены партийно-правительственных руководителей, а из их круга выделялись шесть человек, присосавшихся и к нынешней власти. Так что на основе досье, которое собрала Михалина, этим шестерым можно было запросто поломать карьеру, а то и саму жизнь. Бежан не сомневался, что в бумагах Доминика найдется компромат и похлеще. Сомневался он в другом — вряд ли кто из этих шестерых был способен убить собственными руками.

Физическим трудом эта публика не особо увлекалась, предпочитая нанимать соответствующий персонал. А Доминика убил кто-то из хорошо знакомых ему людей.

Роберт между тем отыскал таинственного Мариушка. Одна из дряхлых копий судебного решения информировала об условном освобождении из исправительной колонии некоего Мариуша Ченгалы, шестнадцати лет, с назначением ему опекуна в лице... И на этом месте, к сожалению, текст обрывался. Сыщики единодушно предположили, что опекуном должен был стать Доминик Доминик, однако тут же решили, что выдают желаемое за действительное.

— С тем же успехом это мог быть Степан Колек, разведенный муж Михалины, — недовольно сказал Бежан. — Дело-то происходило шестнадцать лет назад. Даже если мы теперь знаем, кто такой Мариушек, то на кой черт это нам нужно?

— Иза Брант, — беспомощно подсказал Роберт.

— С Домиником она познакомилась одиннадцать лет назад. Но ничего, завтра мы её спросим. Берись-ка за записные книжки.

Несколько минут царило молчание, сыщики бегло проглядывали густо исписанные листки, по ходу дела вычеркивая лиц, уже перенесшихся в лучший мир. В комнате горел только торшер, окна были наглухо зашторены. Ни Бежану, ни Гурскому подобные предосторожности не требовались, о шторах позаботилась покойная Михалина — похоже, её очень волновало, как бы с улицы не увидели, что происходит у неё в доме.

Сквозь плотные занавеси не проникало и лучика света — маскировка, достойная времен войны, авианалетов и бомбардировок.

Внезапно ночную тишину нарушил шорох, донесшийся от входной двери. Оба разом вскинули головы.

Кто-то осторожно копался в замке.

Бежан кивнул Роберту, давая понять, что запер дверь и сейчас в замке тихо поворачивался ключ. Сыщики вскочили и бесшумно подкрались к двери.

И тут невезение вновь проявило себя во всей красе.

Нет, в носу ни у кого не засвербело, никто из них не чихнул, других глупостей тоже не совершили. Однако они не ведали, что резной буфет Михалины, стоявший в прихожей, держится на честном слове. Одна из ножек величественного сооружения давно уже бросила исполнять свои прямые обязанности, предпочтя декоративную роль. Кроме того, эти буфетные ножки были сделаны в виде шаров. И в самый ответственный момент декоративная ножка-шар решила пошалить. Может, самолет над домом пролетел или в Африке случилось легкое землетрясение, а может, виновато какое сверхъестественное явление, но шар вдруг сделал то, что обычно делают все шары, — покатился.

Ужасающе скрипнув, буфет накренился, и с полок, звеня и грохоча, посыпалась бесчисленная стеклянная, фарфоровая и металлическая дребедень. Дверцы не выдержали напора, распахнулись и со всего размаху бабахнули о стену.

Все замерли: Бежан с Гурским — внутри, а таинственный гость — снаружи. Потом те, что были внутри, навалились на дверь, а тот, что снаружи, рванул прочь.

И хотя те, что изнутри, отличались прекрасной физической формой, тот, что снаружи, успел их опередить. Когда сыщики выскочили из дома, на улице никого не было, кроме пожилого господина с собакой. Господин глазел в направлении рынка, а собака виляла хвостом.

Бежана и Гурского уведомили, что боксеры — собаки безобидные и дружелюбные, а какой-то невежливый тип, который только что выбежал из дома, так торопился, что даже не обратил на дружелюбную собачку никакого внимания. Куда скрылся? Да во-о-он за те машины.

Возможно, сыщики даже услышали бы рев сорвавшегося с места автомобиля, да в этот момент мимо прогрохотал ночной трамвай.

— Преступник. Голову даю на отсечение, — сказал Роберт, когда они вернулись в жилище Михалины.

Бежан кивнул.

— А если нет, то уж точно один из тех, кто все знает. Черт, а ведь мебель у неё казалась такой солидной! Нужно будет кого-то здесь оставить.

— Сержант Забуй?

— Забуй. Позвони ему.

Сержант Забуй не заставил себя ждать. Бежан с Гурским забрали скромные архивы Михалины и присоединили их к макулатуре Доминика.