— Знаешь ли, всегда стоит использовать любую возможность, — отвечала мисс Чаринг, предвидя подобный вопрос. — В Лондоне я легко найду подходящую партию. По крайней мере, попытаюсь найти, если буду хорошо одета. А если леди Легервуд окажется столь любезна и введет меня в круг своих знакомых, даже приму предложение.
— Нет, черт побери! — запротестовал мистер Станден. — Ты же помолвлена со мной, Кит!
Она принялась с величайшим тщанием разглаживать морщинки на перчатках. Лицо ее заметно порозовело, когда она сказала:
— Нет. Если… если бы появился джентльмен, который… который захотел бы жениться на мне, ты думаешь, его бы отпугнула наша помолвка?
— Если он только не отчаянный головорез, — недвусмысленно заявил Фредди.
— Да, но если бы он имел склонность ко мне и вдруг узнал, что я помолвлена с другим, — сведения о жизни Китти черпала со страниц романов, украшавших полку мисс Фишгард, — он, должно быть, с ума сходил бы от ревности!
— Кто? — спросил Фредди, барахтаясь в омуте своего непонимания.
— Некто! — ответила Китти.
— Но пока же нет никого, — возразил Фредди.
— Нет, — подтвердила Китти, впадая в уныние. — Это просто предположение, а не уверенность. Я буду искать выход.
— Нет, не будешь! — Фредди проявил неожиданную твердость. — Я имею в виду то, что ты говорила вчера. Всякий вздор о том, чтобы поступить горничной. Ты просто не имеешь права, и все!
— Конечно, нет, — уверила она его. — По зрелом размышлении я признаю, что в горничные не пойду. К тому же я не удивлюсь, если Хью ошибся, и меня возьмут гувернанткой учить совсем маленьких детишек — тех, кому еще не нужен итальянский и рисунок акварелью.
— Я сам не умею рисовать, — признался Фредди.
— Нет, правда, Фредди, почему ты, собственно, так волнуешься?
— Боже милостивый, Кит, конечно, теперь меня все касается! — парировал Фредди, доведенный до резкостей. — Тебя не смущает, что станут говорить, будто ты пошла в гувернантки, только бы не выходить за меня, а?! Каким идиотом я бы тогда выглядел!
Эта сторона медали пока не приоткрывалась мисс Чаринг, но она сразу же признала силу аргумента.
— Ну хорошо, я не стану, — согласилась она. — Исключено все, что тебе неприятно. Если ничего не случится, вернусь в Арнсайд. В конце концов, я все-таки проведу целый месяц в Лондоне!
— Да, но я не понимаю, — нахмурился Фредди, — сдается мне, у тебя чертовски странное представление о Лондоне. Ради Бога, что может там случиться?
— Боже мой, Фредди, да все что угодно! По крайней мере, согласись, гораздо больше, чем случается со мною в Арнсайде!
— Безусловно, — грубовато ответил Фредди. — Это-то меня и беспокоит. Чем больше я с тобой говорю, тем более убеждаюсь в собственной дурости: зачем я дал себя втянуть в столь рискованную игру! Ты выкинешь очередную шутку, а я буду краснеть!
— Нет, нет, не стану! — уверяла Китти, глядя «жениху» в глаза. — Обещаю, я ничего не сделаю, что бы тебе не понравилось!
— Я почти уверен, Кит, что ты куда-нибудь вляпаешься! — возразил Фредди, ужаснувшись. — Я же не юбочник, предупредил тебя с самого начала!
— Конечно нет! Ты забываешь, что твоя мама будет вывозить меня. Тебе не о чем тревожиться!
Мощный инстинкт самосохранения подсказал ему вопрос:
— Скажи мне, у тебя есть план, о котором я ничего не знаю?
— Да, — ответила Китти по-прежнему искренне, — есть. — Она поймала его затравленный взгляд и дотронулась до руки. — Но ничего, что тебе бы не понравилось! — повторила она. — Даю слово, Фредди. — Заметив, что не достигла цели, она упрекнула: — Фредди, неужели ты мне не веришь? Я же дала тебе слово!
— Дело не в том, что я тебе не верю, Кит, — мрачно пояснил он. — Просто дьявольски сомневаюсь. Разве ты знаешь, что мне не нравится? Господи, если бы я оказался подальше от всего этого!
Теперь настала ее очередь перемениться в лице.
— Ох, не хочешь ли ты сказать, что отказываешься? — протянула она.
— Нет, — возразил уязвленный Фредди. — Никогда в жизни не увиливал! Орел или решка, дорогая моя девочка, орел или решка. Просто жалею, что крикнул: орел! В следующий раз, когда я увижу этого проклятого плута трактирщика…
— Плакли? — смущенно спросила Китти.
— Точно, — кивнул Фредди, помрачнев. — Чаша пуншу. В жизни ее не заказывал! Не стоило его пить, да и тебе давать тоже! Что толку теперь каяться: должно быть, мы оба были под мухой.
С этой точки зрения Китти не удалось его сдвинуть, и она направила свою энергию на то, чтобы его успокоить.
Уже вечерело, когда карета подъехала к лондонскому предместью, но для широко открытых, восторженных глаз Китти было еще достаточно светло, чтобы различить портшез, который несли два дюжих носильщика; фонарщика, взобравшегося на свою лестницу; человека с лотком горячих пирогов на голове; уличного мальчишку, расчищающего проход для дородного пожилого джентльмена в сюртуке и галифе; тележки, кареты и экипажи в огромном количестве; обворожительные предметы туалета, ярко освещенные в витринах; пройдох ливрейных лакеев, ленивой походкой отправляющихся по делам своих хозяев; нищих, следующих по пятам с протянутой рукой за каждым доброжелательным на вид прохожим, и, когда карета въехала в более фешенебельный район города, — внушительные особняки по красной линии улицы, с факелами, то здесь, то там уже горящими перед входом…
Все было странно для Китти, и все чудесно. Она поминутно просила Фредди называть ей то или иное здание, которое выплывало из надвигающихся сумерек, или определить профессию человека в алом мундире и голубых брюках, ее так поразили новые виды и звуки, что Фредди старался полностью удовлетворить ее любопытство. Но если он мог указать ей констеблей, почтальонов и мальчишек- посыльных и снабдить ее занимательными сведениями, например, что почти все носильщики портшезов — ирландцы, или что невообразимый крик, который заставил ее подскочить на месте, издает кучер почтовой кареты, предупреждающий пассажиров наверху пригнуться под аркой гостиницы, — то он не весьма был осведомлен о различных огромных зданиях, которые привлекали ее внимание. Он объяснил, что не очень- то знаком с Сити, и обещал показать все достопримечательности немного западнее. Правда, когда карета въехала в благородную часть города, стало почти темно, а шум и суета вокруг совсем оглушили Китти, и она только щурилась, когда перед ее утомленным взглядом проплывали цепочки тысяч мерцающих огней.
Наконец карета свернула в сравнительно тихую Маунт-стрит, и только тут Фредди сообразил, что его родители сейчас готовятся к званому обеду. Он не поделился своими опасениями со спутницей, но, не обнаружив никаких признаков грядущего гостеприимства у одного из высоких домов, где остановилась карета, испытал чувство облегчения. Равно как тогда, когда узнал от швейцара, что милорд и миледи не собирались выезжать сегодня. Через десять минут, оставив съежившуюся от холода мисс Чаринг отогревать закоченевшие ноги в одной из гостиных первого этажа, он обнаружил причины этого отступления от традиции.
Свою мать Фредди нашел в гардеробной, лежащей навзничь на софе, с шалью на коленях и платком, смоченным ароматической солью, в руке. Она уже успела снять чепец, и тщательно завитые локоны ее свисали в значительном беспорядке.
Леди Легервуд, единственный из живых потомков третьей сестры мистера Пениквика, Шарлотты, была блондинка, скорее изящная, нежели красивая: большие голубые глаза ее казались чуть навыкате, подбородок явно имел тенденцию убегать назад. Неукоснительное поднесение лорду шестерых подающих надежды детей слегка испортило ее фигуру, но все же она считалась очаровательной женщиной; добродушие, а в равной степени и глупость сделали ее почти всеми любимой. Безоговорочно преданная
