скважину, – запротестовала Филисити.

Леди Мэтьюс погрузилась в молчание. Ее дочь удивилась, заметив на ее лице недовольное выражение, но заставить ее продолжить разговор ей не удалось.

Недовольное выражение сохранилось на лице леди Мэтьюс и во время ленча. Она была необычно встревожена и дважды пробормотала: «Почему Фрэнк не возвращается. Это невыносимо!»

Вскоре после двух часов дня зазвонил телефон. Сэр Хамфри, сидевший в библиотеке, ответил и раздраженно сказал, что мистера Эмберли нет дома и он не знает, где его можно найти. Да, конечно, он передаст ему немедленно просьбу, как только он вернется.

Леди Мэтьюс, которая во время разговора вошла в комнату, спросила, кто пытался дозвониться до Фрэнка.

– Фонтейн, – сказал сэр Хамфри. – С очень странной просьбой!

– Какой, дорогой?

– Чтобы я передал Фрэнку, что он уезжает в Лондон и вернется поздно. Фрэнк хотел с ним встретиться?

– Не знаю. Вполне возможно. Он сказал тебе о книге?

– Вообще-то это был не сам Фонтейн. Звонил дворецкий по его поручению. Сказал, что Фонтейн очень хотел, чтобы Фрэнк узнал, что он уезжает в Лондон и будет в клубе всю вторую половину дня.

Леди Мэтьюс прикрыла за собой дверь.

– Очень тревожусь, – сказала она. – Надо попытаться найти Фрэнка.

Ее муж выразил недоумение, почему это она должна тревожиться, и уселся на диване с книгой в руке. Леди Мэтьюс, вздыхая, села за стол и позвонила в управление полиции в Карчестере. Сэр Хамфри был несказанно удивлен, поскольку только в моменты сильного стресса его жена могла заставить себя воспользоваться телефоном.

Дежурный сержант не мог сообщить ей ничего конкретного. Мистер Эмберли был в Карчестере все утро, но уехал с главным констеблем. С тех пор его не видели.

Леди Мэтьюс, все еще тяжело вздыхая, позвонила полковнику Уотсону домой. Полковник отсутствовал.

– Иногда, – сказала леди Мэтьюс, – невольно поверишь в злое провидение.

Когда Эмберли не вернулся и в четыре часа, она сказала, что он весь в отца. Это замечание пробудило в Филисити все ее любопытство, поскольку дела были, видимо, действительно серьезные, коль мать заговорила так. Леди Мэтьюс не стала делиться своими соображениями ни с мужем, ни с дочерью. Когда она с отсутствующим видом отказалась сначала от лепешек, затем от бутерброда и, наконец, от кекса, ее родные не на шутку встревожились и с большим облегчением приветствовали появление Эмберли в четверть шестого.

– Слава Богу, что ты приехал! – воскликнула Филисити. – Где ты пропадал?

Он равнодушно посмотрел на нее.

– Расследовал ночное убийство. Откуда такая необычная потребность в моей компании? Тетя Марион, можно мне чаю?

Его тетя с большой тщательностью выбирала два кусочка сахара из сахарницы и, не отрываясь от столь непростого занятия, проговорила:

– Два сообщения, Фрэнк, тяготят мою душу. Та девушка хочет встретиться с тобой. Либо в «Голове кабана», либо в коттедже. Такое неприятное место.

Эмберли взглянул на нее с любопытством и улыбнулся.

– Хотел бы я знать, сама ли она решилась на это? Хорошо.

Леди Мэтьюс пододвинула молочник.

– Тот дворецкий. Из особняка.

Улыбка исчезла с его лица. Мистер Эмберли вперил в нее глаза:

– Да?

– Передал просьбу от Бэзила Фонтейна. Он уехал в город.

– Когда?

– Около двух часов, дорогой.

– Кто передал его просьбу?

– Дворецкий. Разве я не сказала? Будет в клубе всю вторую половину дня.

Эмберли, казалось, что-то соображал, посматривая на часы.

– Понимаю. В таком случае я не буду пить чай.

– Да, мой мальчик, – согласилась его тетя. – Так разумнее. Кое-что интересное надо сказать тебе. Так глупо со стороны Хамфри! Та книга. Ты был в недоумении.

– В полном. Ну так?..

– Хамфри по ошибке оставил ее в «Голове кабана». Он и Филисити, ты знаешь, навещали Ширли. Забыл книгу.

Эмберли резко повернулся к дяде.

– Вы забыли ее там? – набросился он на него. – Она была у нее?

– Теперь я припоминаю. Я забыл ее, – сказал сэр Хамфри. – Мы немедленно вернулись, однако. Мисс Браун тотчас мне ее отдала.

– Какого черта вы не сказали мне об этом раньше? – спросил Эмберли. – Когда вы вспомнили? Кто знает об этом?

– Филисити, дорогой. Рассказала Бэзилу Фонтейну. Многие знают: Джоан и этот симпатичный молодой человек, и я, и дворецкий.

Филисити вся сжалась от взгляда кузена.

– Я очень сожалею, если вмешалась не в свое дело, но откуда мне было знать, что нельзя упоминать об этом?

– Ты чертовски глупа! – сказал мистер Эмберли с обидной выразительностью и вышел из комнаты, пока она обдумывала достойный ответ.

Минуту спустя они услышали рокот мотора «бентли». Машина с ревом проскочила мимо окон.

Сэр Хамфри, придя в себя от грубости племянника, воскликнул:

– Господи, прости мою душу! Я действительно понятия не имел, что это так важно. Теперь это меня очень тревожит.

Леди Мэтьюс посмотрела в сторону буфета.

– Почему никто мне не предложит что-нибудь поесть? – спросила она грусто. – Я ужасно голодна.

– Ты от всего отказалась, – напомнила ей Филисити.

– Глупости, дорогая. Дай мне лепешку, пожалуйста, – сказала леди Мэтьюс, как всегда, спокойно.

В то утро, после отъезда леди Мэтьюс, Ширли испытывала противоречивые чувства. Она наконец решилась переложить бремя тревог на плечи, которые, как ей казалось, в высшей степени способны вынести этот груз, но в то же время ее беспокоили последствия. Она не могла забыть, как жестко и больно ее схватили за руку около машины с мертвым человеком на Питтингли-роуд. Тогда на руке ее остался синяк, и с этого момента у нее сложилось впечатление, что мистер Эмберли, как бы добр он ни был к животным, не испытывает жалости к тем, кого он подозревает в нарушении закона. Его сотрудничество с полицией заставляло ее быть предельно осторожной. Правда, он, кажется, не упомянул о ее присутствии на месте убийства в ту ночь; правда и то, что он не выдал ее во время маскарада. Но эти поступки, как она всегда подозревала, были продиктованы не благородством, а желанием всучить ей кусок веревки, чтобы она на ней повесилась. Он с самого начала следил за ней, и она чувствовала, что следил не добрым взглядом. Некоторые его слова все еще мучительно больно отзывались в ее сердце. Он не раз говорил, что она ему не