замужних.

– Да уж, он чудо! – согласилась Филиппа, чтобы поддержать шутку. – Я хотела взять его сюда, но потом передумала. Он еще слишком мал, чтобы терпеливо высидеть такую утомительную процедуру.

Разумеется, истинная причина того, что Кит остался в своей комнате, была иной. Что, если Сэнди, измученный болезнью, решил снять с души грех и в завещании исповедался в совершенном обмане? Ни к чему быть Киту свидетелем скандала.

Очевидно, решив, что он достаточно долго держал аудиторию в напряжении, нотариус поднял глаза от завещания и посмотрел на Филиппу. Та кивнула, и в полной тишине зазвучал монотонный голос Финеаса Лар-пента. Как обычно, сначала перечислялись скромные суммы, завещанные слугам. Сумма выделялась не в зависимости от занимаемого места или обязанностей, а в зависимости от срока службы в Сэндхерст-Холле. Как только стало ясно, что ничего пугающего или неожиданного первые строки завещания в себе не несут, мысли Филиппы обратились к человеку, который сидел рядом.

Уорбек слушал с видом прохладно-отстраненным. Видимо, он был озадачен просьбой явиться на слушание, потому что в какой-то момент ей почудился сдержанный вздох нетерпения. Почему бы ему было не остаться дома, если он так нетерпелив, спросила она себя с вялой иронией.

Сразу за Уорбеком расположились Тобиас и Белль. Они держались за руки, словно им хотелось без слов заверить друг друга, что ничего ужасного не произойдет. Две пары темно-карих глаз, увеличенных толстыми стеклами очков, ловили каждое движение Финеаса Ларпента. Вид супругов Говард, столь очевидно приготовившихся к худшему, испугал Филиппу.

Дальше по ряду можно было видеть Эразма Кроутера.. В библиотеке было прохладно, а порывы ветерка даже заставляли кое-кого из присутствующих ежиться, но лоб Кроутера был покрыт крупными каплями пота. «Интересно, – подумала Филиппа, – почему он так упорно подчеркивает свою бедность. Ведь благодаря щедротам моих мужей она давно осталась в прошлом».

Кроутер прибыл в Сэндхерст-Холл три дня назад, вместе с непогодой.

– Весьма сожалею, что не присутствовал на похоронах маркиза Сэндхерста, – сказал, а вернее, проворчал он с порога. – Сломалась ось кареты. А чему удивляться? Это не экипаж, а полугнилая развалюха. Из-за нее мне пришлось неделю просидеть в каком-то клоповнике, да еще и заплатить немалую сумму.

– Мне очень жаль, что все так получилось, дядюшка, – – сказала Филиппа в ответ, надеясь умилостивить ворчуна приветливой улыбкой. – К счастью, вы живы и здоровы.

«А на что же идут все те средства, которые ежемесячно переводят дяде Эразму?» – снова спросила она себя, но уже в следующую минуту забыла об этом.

– Мне нужен, просто необходим приличный экипаж! – рычал между тем Кроутер.

– Вы его получите, – кротко согласилась она. И на Филиппу обрушился нескончаемый поток жалоб на тяготы дороги и на жизнь в целом. Филиппа старалась слушать с сочувствием, но в душе ее зашевелились прежние недоверие и неприязнь. Она пыталась убедить себя, что несправедлива. Нельзя жить прошлым, нужно уметь прощать, думала она. Ведь после злосчастного пожара дядя Эразм жил в нищете, первое время на подачки жителей Хэмбл Грин, а позже стал нахлебником мужей племянницы. Участь бедного приживалы может ожесточить сердце. Однажды испытав нищету и унижения, человек начинает бояться за свое будущее, и ничто не способно излечить его от этого страха.

Цель визита дяди в Сэндхерст-Холл не представляла загадки для Филиппы. Он явился выяснить, что станет с Мур-Манором теперь, когда наследница разрушенного поместья вернулась на родину. Ничуть не меньше его интересовало, какие распоряжения сделал маркиз Сэндхерст насчет него самого и будут ли ему по-прежнему ежемесячно выплачивать более чем щедрые суммы.

Между тем нотариус покончил с той частью завещания, которая касалась слуг. Уже следующий пункт показал, что Эразму Кроутеру нечего опасаться нищеты. Благодетель, не оставлявший его щедротами при жизни, не забыл о нем и после смерти, завещав солидную сумму, которая порадовала бы даже человека, привыкшего к роскоши. Правда, специальным условием оговаривалось, что из этих денег должен быть отстроен Мур-Манор, но зато ежемесячное содержание оставалось в полном распоряжении Кроутера.

По мере того как чтение продолжалось, в комнате становилось все жарче. Необъяснимое напряжение охватило присутствующих.

– Моей возлюбленной жене, Филиппе Мур Бентинк, – продолжал читать Финеас Ларпент, – я оставляю треть моего состояния, чтобы она могла и впредь вести тот образ жизни, к которому привыкла в бытность свою маркизой Сэндхерст и к которому обязывает ее общественное положение. Земельное владение, известное как Мур-Манор, некогда принадлежавшее ее родителям и впоследствии доставшееся ей в приданое, я передаю ей в полное владение вместе со всеми приписанными к нему угодьями с тем, чтобы фамильная собственность Муров в будущем не оспаривалась законом и могла и далее передаваться по наследству. Однако ей предоставляется право проживания в поместье Сэндхерст-Холл, в данное время принадлежащем моей матери, леди Гарриэт Бентинк. После смерти последней имение должно перейти в собственность моей жены, вышеупомянутой Филиппы Мур Бентинк.

«О Сэнди! – подумала Филиппа. – Как и обещал, ты позаботился обо мне! Пусть будет тебе пухом земля, благороднейший из людей, когда-либо рождавшихся на свет! Никто никогда не посмеет больше выгнать меня за порог!»

В этот момент впервые в жизни она ощутила, как отступает самый большой страх ее детских лет. Страх, который поселился в ее душе в тот день, когда она прочла письмо Эразма Кроутера к Бланш и Беатрисе. Сколько раз потом она с ужасом представляла мануфактуру и себя, десятилетнюю, бредущую между грохочущими машинами.

Наступила тишина. Нотариус медлил, держа в руке последний листок. Все затаили дыхание. Сердце Филиппы стеснилось. Мистер Ларпент прокашлялся, ослабил тугой воротничок и опустил взгляд на лист.

– Все остальное состояние, включая недвижимость, земельные владения и иную собственность, а также титул маркиза я передаю моему законному сыну и наследнику, Кристоферу Бентинку. Однако поскольку он в данный момент слишком молод, чтобы управлять завещанным ему имуществом, я, как то предписывается английским законом, должен учредить над ним опекунство вплоть до возраста в двадцать один год. Заверяю, что нижеследующее заявление я делаю в твердом уме и здравой памяти, а также по длительном размышлении. В качестве опекунов моего единственного и возлюбленного сына я выбираю своих давних и близких друзей Тобиаса Говарда, виконта Рокингема, и Кортни Шел-бурна, герцога Уорбека, и прошу их вступить в опекунство немедленно по прочтении завещания.

Филиппа вскочила с места. Она была так потрясена, что не могла произнести ни слова, только сжимала ладонями ледяные щеки. Ее безумный взгляд перебегал с одутловатого лица Финеаса Ларпента на его мясистые руки, в которых по-прежнему белел последний лист завещания. Она хотела крикнуть: произошла ужасная ошибка, болван нотариус все перепутал! Сэнди не мог написать такое! Но голос не слушался ее.

– Сядь, дорогая, – послышался шепот леди Гар-риэт, и Филиппу мягко, но настойчиво потянули вниз. – Мистер Ларпент еще не закончил чтение.

Она бессильно опустилась на стул. Леди Гарриэт как будто нимало не удивилась услышанному. Как это могло быть? Неужели Сэнди писал матери тайно? Или сама вдовствующая маркиза догадалась, что Кит не внук ей? Но ведь она никогда даже намеком не упоминала об этом!

Леди Августа, которая все это время продолжала невозмутимо обмахиваться веером, сложила его и открыла ридикюль. Филиппа тупо уставилась на флакон с нюхательной солью и отрицательно покачала головой.

– Ничего, все в порядке, – пробормотала она. – Я же обещала, что не упаду в обморок.

Однако сейчас она была близка к этому: в висках стучало, тошнота подкатила к горлу, и комната поплыла перед глазами. Нотариус и все собравшиеся молча ждали. Филиппа наконец собралась с силами, впилась ногтями в ладони и сделала мистеру Аарпенту знак продолжать.

– Если упомянутые джентльмены примут опекунство, то герцогу Уорбеку должен быть предоставлен полный и безраздельный контроль над всем имуществом моего сына. Я требую этого на том основании, что мой друг Кортни Шелбурн, помимо излишне горячего нрава, обладает незаурядными способностями в