нижнего белья.

– Вряд ли, – заметил я, – существует что-либо более неудобное, чем этот обезьяний фрак, который сейчас на мне, сир.

Он пожал плечами:

– Тем более нам обоим следует отвлечься от условностей и неудобств нашей работы. Ты еще не налил себе? – он взял со стола список членов кабинета министров. – Тогда налей и себе и мне.

– Что вы будете пить, сир?

– А? – он поднял глаза и внимательно посмотрел на меня. – Как обычно. Скотч со льдом, конечно.

Я ничего не сказал и налил два стакана, добавив в свой немного воды.

По спине у меня пробежал холодок: если Бонфорт знал, что Император всегда пьет скотч со льдом, то это должно быть отмечено в досье. Но там этого не было.

Но Виллем взял стакан, так ничего и не сказав, а только пробормотав: «Горячих двигателей», продолжал изучать список. В конце концов он поднял голову и спросил:

– Ну и что ты думаешь насчет этих ребят?

– Сир? Само собой, это только костяк кабинета. – По возможности мы предназначали по два портфеля в одни руки, а сам Бонфорт должен был кроме поста премьера быть еще и министром обороны и финансов. В трех случаях мы назначили министрами заместителей министров, ушедших в отставку – министрами по делам исследований, населения и внеземных территорий. Люди, которые со временем должны были занять посты в постоянном кабинете, требовались нам сейчас для проведения предвыборной кампании.

– Да, да, второй состав. М-мм… А что ты можешь сказать насчет этого Брауна?

Я сильно удивился. Я понимал так, что Виллем должен принять список без каких-либо комментариев. Самое большее, чего я мог опасаться, так это недолгой болтовни с ним о совершенно посторонних вещах. Болтовни я не боялся – человек может заслужить репутацию блестящего собеседника просто тем, что дает другим выговориться до конца.

Лотар Браун был из тех людей, которых обычно называют «молодой, подающий надежды государственный деятель». Все, что я знал о нем, проистекало из Фэрли-досье и из рассказов Роджа и Билла. Он вышел на политическую арену уже после того, как Бонфорт лишился поста и поэтому никогда еще не занимал министерского портфеля. До сих пор он играл только второстепенные роли на партийных собраниях. Билл утверждал, что Бонфорт собирался дать ему возможность быстро продвинуться по служебной лестнице, и что для него прекрасной возможностью опробовать крылышки будет пост министра во временном правительстве. Его кандидатуру выдвинули на пост министра Внешних Отношений.

Родж Клифтон, казалось был не совсем уверен: сначала он внес в список Энджела Хесус де ла Торре и Кереза, бывшего заместителя министра. Но Билл заметил, что если парень не подходит для государственной деятельности, то самое лучшее проверить это сейчас, во временном правительстве, где он не сможет нанести никакого вреда. И тогда Клифтон сдался.

– Браун? – отозвался я. – Ну что же, это подающий надежды юноша. Очень, очень талантлив. –  Виллем ничего не сказал и снова углубился в список. Я лихорадочно пытался вспомнить, что еще было написано в досье Брауна. Талантливый, трудолюбивый… аналитический ум. Было там что-нибудь сказано о его отрицательных качествах? Нет… разве что «чересчур приветлив». Но приветливость вовсе не портит человека. Но Бонфорт ничего не отметил насчет таких достоинств как верность и честность. Может быть, это ничего и не означает, потому что фэрли-досье совсем не собрание заметок о характере человека, а собрание сведений о Нем. Император отложил список.

– Джозеф, ты сразу собираешься включать марсианские гнезда в состав Империи?

– Что? Конечно, но только после выборов, сир.

– Перестань, ты прекрасно знаешь, что я не ожидаю от тебя этого до выборов. А разве ты забыл как выговаривается «Виллем»? Слышать «сир» из уст человека, который старше тебя на шесть лет, да еще в подобной обстановке, просто глупо.

– Хорошо, Виллем.

– Мы с тобой оба знаем, что в принципе я не должен интересоваться политикой. Но мы также знаем, что это неумно. Джозеф, ведь ты многие годы с тех пор как лишился поста, провел, пытаясь добиться того, чтобы гнезда изъявили желание войти в состав Империи. – Он указал на мой жезл. – И теперь мне кажется, что тебе удалось добиться этого. И теперь, если вы победите на выборах, ты сможешь убедить Великую Ассамблею предоставить мне право провозгласить присоединение марсиан. Так?

Я немного подумал.

– Виллем, – сказал я медленно, – вы ведь прекрасно знаете, что именно это мы и собирались сделать. И у вас видимо есть какие-то причины вновь поднимать этот вопрос.

Он поболтал виски в стакане и уставился на меня с видом зеленщика из Новой Англии, который пытается отказать одному из своих клиентов на лето. – Вы просите моего совета. Но конституция предусматривает совершенно противоположное – это вы должны давать мне советы, а не я вам.

– Я с радостью последую вашему совету, Виллем. Но не обещаю вам, последовать ему непременно.

Он рассмеялся.

– Вы вообще чертовски редко обещаете что-нибудь. Хорошо, представим, что вы победили на выборах и стали снова премьер-министром – но с перевесом таким небольшим, что вам с большим трудом удается добиться успеха в голосовании за принятие гнезд в состав Империи. В этом случае я не посоветовал бы вам ставить на голосование вотум доверия. Если вы проиграете его, то лишитесь всего. Лучше вам постараться пробыть весь срок.

– Почему, Виллем?

– Потому что мы оба – терпеливые люди. Понимаете? – Он указал на герб. – «Воздвигаю!». Это не просто пышный девиз, не пристало королю стремиться быть пышным, его дело – сберегать, предупреждать, разнимать. С конституционной точки зрения для меня не имеет значения, удержитесь вы у власти или нет. Но для меня имеет значение единство Империи. Мне кажется, что если у вас ничего не получится с марсианским вопросом сразу же после избрания – потому что ваша политика во многих других отношениях обещает быть очень популярной. И когда вы будете обладать подлинным большинством голосов, в один прекрасный день вы явитесь ко мне и уведомите, что я могу добавить ко всем своим прочим титулам еще и титул «Императора Марса». Поэтому не торопитесь.

– Я подумаю об этом, – осторожно сказал я.

– Подумай. Кстати, как насчет системы ссылки?

– Мы собираемся отменить ее сразу же после выборов. – На этот вопрос я мог отвечать твердо, зная как Бонфорт ненавидел нынешнюю каторжную систему.

– Но на вас будут нападать за это.

– Ну и пусть. Мы наберем достаточно голосов.

– Рад слышать, что вы сохранили силу своих убеждений, Джозеф. Мне тоже никогда не импонировало то, что знамя Оранских развевается над кораблем со ссыльными. А торговлю вы собираетесь сделать полностью свободной?

– После выборов – да.

– А как вы собираетесь возместить убытки?

– Мы уверены, что после этого промышленность и торговля начнут развиваться так быстро, что это сразу же компенсирует недостачу таможенных пошлин.

– А что, если это будет не так?

Что будет, я не знал. Моя подготовка не включала в себя дискуссии на эту тему – а экономика всегда была для меня сплошной загадкой. Я улыбнулся.

– Виллем, я обязательно обращу внимание на эту проблему. Но вообще вся программа партии экспансионистов зиждется на предпосылке того, что свобода торговли, свобода перемещений, всеобщее равенство и гражданство, общая платежная система и минимум имперских законов и ограничений пойдут на благо не только подданных Империи, но и на благо самой Империи. Если вам понадобятся средства, мы их изыщем – но не с помощью раздробления Империи на мелкие округа. – Все, за исключением первой