соседние племена, преимущественно же хуфейцы[949], которых царь ассирийский Салманасар[950] вывел из Персии и Мидии и поселил в Самарии, когда покорил себе народ израильский, стали просить сатрапов и прочих [царских] уполномоченных воспрепятствовать иудеям в восстановлении города и постройке храма. Уполномоченные, будучи подкуплены хуфейцами, в угоду последним стали относиться нерадиво и беспечно к сооружению евреями построек. Между тем Киру было некогда думать об этом ввиду того, что он был занят войной; во время же своего похода на массагетов[951] он умер[952]. Когда же на царский престол вступил Камбиз [953], сын Кира, то жители Сирии, Финикии, Аммонитиды, Моавитиды и Самарии отправили Камбизу письмо следующего содержания: «Владыка! Рабы твои, Рафим-историограф, Семелий-книжник и члены сирийского и финикийского суда [шлют тебе привет]. Знай, царь, что [некогда] уведенные в Вавилон иудеи прибыли теперь в нашу страну, отстраивают свой отступнический гнусный город с его площадями, сооружают стены и вновь восстанавливают храм. Будь, однако, уверен, что, если они закончат эти постройки, они не станут ни платить податей, ни пожелают повиноваться, но восстанут на царей и предпочтут сами властвовать, чем повиноваться. А так как они очень энергично и усердно принялись за отстройку своего храма, то мы, о царь, решили написать тебе и не упустить случая напомнить тебе, чтобы ты [сам] пересмотрел летописи своих предков. Тут ты найдешь указания на то, что иудеи с их городом изменники и враги [персидских] царей и что по этой именно причине город их теперь разрушен. Вместе с тем мы сочли нужным обратить твое внимание еще на один, несомненно тебе также неизвестный предмет, а именно что, когда город таким образом будет вновь отстроен и повсюду окружен стенами, тебе будет отрезан доступ в Келесирию и Финикию».

2. Когда Камбиз прочитал это письмо, то, будучи человеком подлого характера, весь проникся указанным наветом и написал следующий ответ:

«Царь Камбиз историку Рафиму, Велсему, книжнику Семелию и всем остальным своим подчиненным, живущим в Самарии и Финикии, сообщает следующее: прочитав присланное мне вами письмо, я повелел справиться в летописях моих предков и узнал, что [указанный вами] город искони был враждебен [персидским] царям и что жители его [постоянно] были заняты возмущениями и войнами. Вместе с тем мы узнали, что цари их (иудеев) были могущественны и деспотичны и налагали дань на Келесирию и Финикию. Поэтому я распорядился не разрешать иудеям вновь отстраивать их город, дабы еще более не возросла их постоянно проявлявшаяся по отношению к царям [персидским] ненависть».

По прочтении этого письма Рафим, книжник Семелий и их подчиненные немедленно сели на коней и поспешили в Иерусалим, собрали там большую толпу народа и объявили иудеям запрещение отстраивать город и храм. Таким образом эти сооружения приостановились вплоть до второго года правления персидского царя Дария, т. е. в течение целых девяти лет. Процарствовав шесть лет и подчинив себе тем временем Египет, Камбиз по возвращении своем умер в Дамаске [954].

1. После избиения магов[955], овладевших после смерти Камбиза правлением над персами и державших власть в своих руках в течение года, так называемые семь персидских домов[956] выбрали царем Дария Гистаспа. Еще в бытность свою частным человеком Дарий дал обет Богу, что если он станет царем, то пошлет в иерусалимский храм все священные сосуды Предвечного, которые еще находились в Вавилоне. Как раз в это время прибыл к Дарию из Иерусалима Зоровавель, который некогда был назначен начальником над пленными иудеями. Дело в том, что Зоровавель издавна был связан дружбою с царем и благодаря этой дружбе он теперь вместе с двумя другими лицами удостоился чести, которой раньше добивался, а именно стал телохранителем царя[957].

2. В первый же год своего правления Дарий устроил блестящий и крайне торжественный прием всем своим приближенным, своим сородичам, начальникам мидийским, персидским сатрапам, всем наместникам стран от Индии до Эфиопии и управляющим ста двадцати семи сатрапий[958]. Когда все напились до пресыщения и каждый направился к себе домой для отдыха и сна, царь Дарий также отправился спать, но, немного подремав, уже более не мог заснуть; проснувшись и потеряв надежду на дальнейший сон, он вступил в разговор со своими тремя телохранителями. Тут он обещал того из них, который даст ему на его вопросы наиболее правдивые и откровенные ответы, наградить следующим образом: разрешит ему носить багряницу, пить из золотых чаш, спать на золотом вытканном ложе, подарить ему золотом украшенную колесницу, чалму из виссона и золотую цепь на шею, а также посадить его на почетное место рядом с собой. «Кроме того, – сказал царь, – он получит титул моего родственника».

Обещав им указанные награды, царь спросил первого, что самое могущественное [на свете] – не вино ли, второго – не цари ли, третьего – не женщины ли, или не сильнее ли всего этого истина? Предложив им разрешить эту задачу, он снова заснул. На утро же он пригласил [всех] вельмож, сатрапов и топархов Персии и Мидии и, сев на свое обычное председательское место, повелел каждому из своих телохранителей в присутствии всех высказать его мнение по поводу предложенных им вопросов.

3. Тогда первый телохранитель стал следующим образом описывать силу вина: «Господа, – сказал он, свидетельствуя могущество вина, – я могу сказать, что, по моему мнению, оно превосходит в этом смысле все существующее и притом потому, что оно обманывает и вводит в заблуждение разум пьющих его, равняет царя с сиротой и жалким нищим, побуждает раба к легкому обращению свободнорожденного и уравнивает бедняка с богачом. Вникая в людей, вино изменяет и перерождает их настроения, подавляет печаль людей, впавших в несчастье, дарует забвение неоплатным должникам и вызывает в них убеждение, что они богаче всех прочих, так что они уже и не говорят более о мелочах, но упоминают о талантах и тому подобных приличествующих лишь богачам суммах. Кроме того, оно делает полководцев и царей не чувствительными ни к чему и заставляет их забывать о друзьях и родных. Это же вино вооружает людей против наиболее преданных им друзей и заставляет их относиться к последним как к совершенно чуждым им лицам. Когда же люди протрезвятся и винные пары покинут их за время ночного сна, то они просыпаются в полном неведении того, что они совершили во время своего опьянения. Основываясь на всем сказанном, я нахожу, что вино могущественнее и властнее всего существующего».

4. Когда первый [телохранитель], прославлявший указанным образом мощь вина, закончил свою речь, за ним стал говорить тот, который взялся отстаивать царское могущество. Последнее он характеризовал как наивысшую и наимогущественную силу среди всех, превосходящую интенсивностью силу физическую и интеллектуальную. Вот каким образом он повел свое рассуждение.

Сказав, что над всем доминируют люди, подчиняющие своей воле землю и пользующиеся по своему усмотрению морем, он продолжал: «А над людьми властвуют цари и распоряжаются ими. Поэтому естественно, что, кто владычествует над наиболее сильным и мощным существом (человеком), тот сам недосягаем по силе и могуществу. Постоянно слышишь, как они поручают своим подданным ведение войн и подвергают их опасностям; посылая этих подданных в походы на врагов, они не встречают со стороны этих подданных, именно благодаря своему могуществу, ни малейшего отпора в этом. По их мановению сносятся горы, разрушаются стены и башни. Люди по царскому приказанию идут сами на смерть, равно как убивают других, лишь бы не навлечь на себя подозрения в ослушании царских повелений. После победы эти же люди доставляют своему царю всю военную добычу. Равным образом и не участвующие в походах, но обрабатывающие землю и вспахивающие ее впоследствии, несмотря на свои труды и перенесение всех тягостей работы, после жатвы и сбора плодов обязаны доставлять царю подати. Что бы царь ни сказал и ни повелел, все это по необходимости немедленно исполняется. Когда же затем он, вдоволь насытившись и преисполнившись удовольствия, засыпает, его охраняют бодрствующие [за него] стражи, как бы скованные страхом; ибо никто не дерзает покинуть спящего и уйти от него ради своих собственных дел, но остается при нем, считая единственной своей обязанностью – охрану царя. Разве ввиду всего этого царь очевидно не превосходит всех могуществом своим, царь, приказаниям которого повинуется такое множество людей?»