Собеседники ненадолго умолкли. Женщины между тем разговаривали о своих матерях. Но Фрайгейт заметил, что Софи одновременно прислушивается и к их беседе. Она подмигнула ему и махнула рукой, чтобы он не прерывался.

Фрайгейт вновь подхватил тему разговора, словно мяч, с которым он собирался сделать девяностоярдовую пробежку.

– Году в 1978-м, если не ошибаюсь,– осторожно начал он,-я прочел в книге по психологии, что один из десяти человек рождается лидером. Авторы предполагали, что это генетически определенная черта. Этики доказали правдивость их предположения и даже определили генетический комплекс, ответственный за эту черту.

В той же книге говорилось, что десять процентов гомо сапиенс всегда испытывали склонность к гомосексуализму. Подчеркиваю -склонность. Не все десять процентов были гомосексуалистами на практике, но тенденция тем не менее сохранялась. Так обстояли дела, когда этики начали создавать архивные записи человечества. Предположительно, так было и на заре рода человеческого.

Итак, склонность к гомосексуализму определена генетически. Меня особенно заинтересовал этот факт, потому что в 1983 году, вернее, даже раньше, воинствующие гомосексуалисты заявили, будто их сексуальная ориентация – результат сознательного и свободного выбора, будто они специально стали такими, поскольку предпочитают именно этот способ сексуальной жизни.

Тогда получается, что, достигнув определенного возраста, мы сами осмысленно выбираем себе линию поведения. Но они не учли или же проигнорировали тот факт, что если это правда, значит, и гетеросексуалы тоже осознанно и свободно решают стать гетеросексуалами. Однако это не так. Гетеросексуалы таковы от рождения.

– А как же быть с теми…– начал было Бертон.

– Ты собирался спросить: как быть с теми, кто, имея гомосексуальные наклонности, ведет себя как гетеросексуал? И как быть с бисексуалами? Или с теми, кто женится на женщине, однако имеет гомосексуальную связь на стороне? Существуют разные степени гомосексуальности… и гетеросексуальности, естественно, тоже. А потом, когда в обществе было опасно открыто быть гомосексуалистом, людям приходилось скрывать свои наклонности. Но в любом случае гомо– и гетеросексуальность не являются предметом выбора. Это качества врожденные.

Кстати, с точки зрения этики здесь нет разницы. Гомосексуализм как таковой не имеет отношения к морали. Личность его не выбирает. Важно то, что она делает со своей гомо– или гетеросексуальностью. Вот это уже вопрос моральный. Насилие и садизм являются злом вне зависимости от того, гомосексуалист ты или нет.

– Вы так громко говорите,– вмешалась Софи,– что я не могу вас не слушать. Так вы, стало быть, рассуждаете о свободе воли, предопределении, генах и выборе? Меня ужасно интересовали все эти вопросы, когда я училась в колледже. Интересовали понастоящему. Я страстно спорила, я с наслаждением злилась на тех, кто со мной не соглашался, обзывая их тупыми козлами. Но, окончив колледж, даже немного раньше, я поняла, что… в общем… глупо думать, будто философские споры могут что-либо решить. Они бесконечны, ибо окончательных и неопровержимых решений не существует. Такие споры могут быть занятны – но бесплодны. Умозрительны. Увы, но это так. Поэтому я прекратила в них участвовать. Если кто-то хотел обсудить со мной философский вопрос, я просто меняла тему разговора или разворачивалась и уходила, хотя и старалась не выглядеть грубой.

– И ты была права!– воскликнул Фрайгейт.– Безусловно права! Но суть-то в том, что этики вынесли эти вопросы за рамки дискуссий. Они доказали свои утверждения. Мы больше не блуждаем в потемках!

– Возможно. Тут я не могу не согласиться с Диком. Возможно. Но это неважно. Как говорил Будда? «Трудитесь о собственном спасении с великим тщанием». Кем бы этот господин или госпожа Тщание ни были. Я долго искала господина Тщание, даже позаимствовала для этого у Диогена фонарь. Впрочем, древний грек в нем и не нуждался. Если он сам был честен, зачем ему искать честного человека?

В общем, все мы, как заметил Дик, ведем себя так, словно обладаем свободой воли. Поэтому какая нам разница, существует ли она на самом деле? Я, например, знаю, что я – и только я – ответственна за нравственность своего поведения. Наследственность, среда – все это оправдания. А оправдания и алиби я презираю. Раса, национальность, племя, родители, религия, общество – тоже оправдания. Я сама решаю, кем мне быть. Вот и весь разговор!

– И поэтому ты сожгла вчера суфле?– осведомился Фрайгейт.-Ты не просто забыла про него – ты решила его кремировать?

Фрайгейт и Лефкович залились смехом.

– Вы сами готовите?– спросил Бертон.

– Да, конечно,– ответила Софи.– Я люблю заниматься стряпней. Особенно не по принуждению. Вчера я готовила ужин и забыла присмотреть за суфле. Зачиталась, а оно…

Разговор перешел на кулинарные темы, затем на другие и в конце концов завершился обедом. Совместная трапеза – обычай более древний, нежели беседа.

На Рождество у двери в мир Терпина собралось множество гостей. Бертон – и не он один – с удивлением взирал на толпу, приведенную Галлом. Их было по меньшей мере сорок человек, все доуисты, с которыми Галл познакомился в долине. Благодаря своим тогам и сандалиям они походили на римлян, однако римляне никогда не носили головных повязок с большой алюминиевой буквой «Д».

– «Дэ»,– сказал Галл.– С этой буквы начинается «Доу» и «добро».

– «Дурак» и «дерьмо» тоже начинаются с этой буквы,-пробормотал кто-то из толпы.

Галл не обиделся, по крайней мере не подал вида.

– Верно, друг мой, кем бы вы ни были,– с достоинством произнес он.– Дурак и дерьмо тот, кто не становится на путь истинный.

– На дорогу дебильную,– отозвался тот же голос.

– Дрянную,– подхватил кто-то из толпы.

– Дьявольская дребедень,– откликнулся третий.

– Двурушник долбаный!

– Мы привыкли к оскорблениям и нападкам «вэ, эс, е-часть людей»,– сказал Галл.– И тем не менее всем, даже самым закоренелым грешникам, предлагаем обрести благодать.

– Что, черт возьми, значит «вэ, эс, е-часть»?– тихо спросил женский голос.

– Не знаю,– отозвался Бертон.– Но это не означает «все-часть», как можно было бы подумать. Галл и его последователи отказываются дать объяснение. Они говорят, когда вы это поймете, на вас снизойдет благодать и вы станете одним из них.

– Это было бранное словечко, которым Лоренцо Доу частенько обзывал своих врагов,– пояснил Фрайгейт.– Не Бог весть какое ругательство, хотя звучит оно, безусловно, обидно, поскольку враги никогда не могли его понять.

– Не надо было их приглашать,– пробурчал де Марбо.– С ними и побеседовать-то нормально невозможно. Они тут же начинают обращать вас в свою веру. Том должен был заранее сообразить.

– А кто вообще воскресил Галла?– спросила Софи.– Ни один человек в здравом рассудке такого бы не сделал.

– Никто не знает,– ответил Бертон.– Я спрашивал у компьютера, кто воскресил Галла, Нетли, Крук, Страйд и Келли, но он ответил, что данные были доступны лишь одной персоне. А кому – не сказал.

На двери в светящемся круге появилось лицо.

– Дед Мороз!– воскликнул Фрайгейт.

У человека на экране была пушистая белая борода и длинный красный колпак, отороченный белым мехом. Правда, кожа у него была темнее, чем обычно бывает у Деда Мороза.

– Да, я Дед Мороз!– подтвердил Терпин.– Том Ха-Ха-Ха! Терпин собственной персоной, если точнее.