пепла.

Второй труп положили на стол, над которым нависло большое куполообразное устройство. Не излучая никаких видимых выбросов энергии, оно отобразило на экране тестовую серию снимков с внутренними органами незнакомки. Через минуту Бертон нашел среди них то, что хотел. На снимке в зоне лба виднелась крошечная черная сфера, которую этики вживляли в мозг каждого из своих агентов. После произнесения особого пароля она впрыскивала яд в тело носителя, и тот мгновенно умирал.

– Итак, незнакомка являлась… агентом.

– Однако мы все еще не знаем, как она здесь оказалась и с какой целью,– сказал Фрайгейт.

– Пока нам это действительно неизвестно,– ответил Бертон.-Но мы избавились от Снарка. Мы снова ни от кого не зависим!

Тем не менее, их свобода по-прежнему имела ограничения. Бертон потребовал изъять те команды, которые внесла в программу женщина, но компьютер ответил, что это невозможно.

– А когда ее указания потеряют свой приоритет?

Компьютер затруднился что-либо ответить.

– Мы загнаны в угол,– сказал Фрайгейт.

– Это лишь временная трудность,– успокоил его Бертон.

Хотя он и сам не верил в свои последние слова.

На той навсегда потерянной Земле, такой далекой во времени и пространстве, одно из лондонских издательств выпустило в 1880 году небольшую книгу с довольно странным называнием: «Касиды Хаджи Абду аль-Язди, или изложение Высшего Закона». Перевод и предисловие принадлежали перу некоего Ф. Б.– друга и ученика великого восточного мастера. Позже выяснилось, что Ф. Б. являлись инициалами Фрэнка Бекера – литературного псевдонима капитана английской армии Ричарда Фрэнсиса Бертона. «Фрэнка» он взял из своего имени, а «Бекера» – от девичьей фамилии матери. При следующем переиздании книга вышла под его настоящим именем, но это случилось уже после смерти Бертона.

Поэма, написанная двустишиями,– как того требовала классическая арабская форма – предположительно являлась работой персидского суфия Хаджи Абду из города Язди. Титул «хаджи» мусульмане получали только после паломничества в Мекку, и поэтому Бертон, совершив рискованное путешествие в священный город, тоже мог бы называть себя хаджи. Переводя и комментируя эту поэму, он насытил ее своими огромными знаниями и агностицизмом, мудростью и пессимизмом, бертоновскими взглядами на мир и боли мира. Выступая под именем Фрэнка Бекера, он снабдил поэму примечаниями и послесловием, в которых излил свою циничность и язвительность. Однако его шутки и смех получились печальными и безысходными.

Предисловие книги – это итог философии, сформированной за пятьдесят девять лет скитаний по той единственной планете, которую он тогда знал. Во всяком случае Бертон так думал в то время.

На свой страх и риск переводчик назвал это произведение «Изложением Высшего Закона», имея в виду, что оно намного опередило свое время. Он не побоялся опасностей сравнения с такими неприятными словосочетаниями, как «высшая раса» или «высшая культура». Его оправданием может служить цитата из поэмы, где автор утверждает, что радости и беды людей равным образом рассеяны по миру.

(Фрайгейт выразил по этому поводу довольно обоснованные замечания. По его мнению, Бертон ошибался, полагая, что радости и беды имели в жизни людей равную долю. Взять, к примеру, тех горемык, которые, шатаясь под бременем бед, почти не видели светлых дней, или тех немногих, кто не ведал нужды и поражений. Кроме того, Бертон не определил понятий, которыми оперировал,– как будто каждый знал, что такое радости и беды. Но что он сам понимал под словом «счастье»? Свободу от боли и проблем? Или это более возвышенное качество? Что нужно человеку для счастья? И нужно ли оно ему на самом деле?)

Относясь с должным почтением к другим приложениям разума, автор считает саморазвитие личности единственным самодостаточным объектом человеческой жизни.

(-А как же дети? – спросила его Алиса.– Если тебе хочется, чтобы они жили гармонично и счастливо, ты должен научить их этому. Каждое поколение опирается на опыт своих предшественников, улучшая тем самым уровень жизни. Да, ты прав. В истории такое случалось редко. Но, видимо, нельзя научить детей счастью, если сам его не имеешь. Впрочем, что я говорю тебе о детях. Ты, наверное, даже не знаешь, что это такое.

– Саморазвитие является основным и важным принципом жизни,-сказал Нур.– Упоминая о нем, суфии подразумевали не только обретение новых знаний, но также сострадание и рассудительность. Однако большинство людей превращают саморазвитие в эгоизм. И это неудивительно. Люди могут довести до крайности все, что угодно. Вернее, так поступают многие.)

Автор полагает, что влечения, симпатии и «божественный дар сострадания» являются высшими человеческими наслаждениями.

(-Щепотка сострадания придает супу жизни особый вкус,-сказал Нур.– Но ее излишек может все испортить. Сострадание часто ведет к самосожалению и сентиментальности.

– Сострадание вскармливает манию величия,– поддержал его Фрайгейт.– Но я не порицаю жалости к себе. В ней есть какая-то утонченная радость – если только не зацикливаться на этом. Однако после самосожаления должен следовать смех – смех на самим собой.

– Дик, ты забыл включить в свой список секс,– сказала Афра Бен.– Хотя я признаю, что секс можно отнести к разряду влечений и симпатий.

– А мне кажется, что высшим наслаждением людей является творчество,– добавил Фрайгейт.– Я включаю сюда живопись, поэзию и прозу, создание скульптур и резьбу по дереву, воспитание детей и все, из чего состоит культурная жизнь человеческого общества. Хотя многие отдают предпочтение наскальным рисункам.)

Автор рекомендует не осуждать явления жизни, памятуя о том, что «факты – это самые необоснованные предрассудки».

(-Однако иногда наше прошлое заслуживает осуждения,-возразил Нур.– Хотя прежде чем судить его, человек должен спросить себя, имеет ли он на это право. И потом он должен честно ответить на свой вопрос.

– То, что один человек считает истиной, может выглядеть для других нелепым предрассудком,– добавил Фрайгейт.– Кстати, что ты этим хотел сказать?

– Верить можно только тому, что видишь своими глазами,-сказал Ли По.– И даже тогда бывают ошибки. Но когда людям не нравится реальность, они начинают верить в воображаемые вещи. Вот почему мы так часто говорим о феях и драконах. Скала -это факт, хотя в каком-то отношении она тоже является плодом моего воображения.)

На первый взгляд его суждения могут показаться разрушительными, но по своей сути они способствуют воссозданию мира и гармонии.

(-Люди думают о том, что должно быть, а не о том, что уже есть,– сказал Нур.– Вот почему, в отличие от животных, человек изменяет свое окружение, подгоняя его под себя. К сожалению, из-за глупости и крайностей он портит все, к чему прикасаются его руки. Хотя конечно, бывают и исключения.

– Прекрасное утверждение,– добавила Алиса.– Жаль, что слова не вяжутся с делом. Когда это Дик Бертон переставал разрушать себя и других?)

Дополнительные сведения, связанные с поэтом и его поэмой, приведены в конце книги, куда я и