Финна, своего сына, который учился в школе у монахов; Улав знал — он давно собирался это сделать. После ему пришло в голову сказать Улаву, как они выполнили его поручение к Хафтуру, сыну Колбейна.

— Ну и как было дело? — спросил Улав.

— Да Хафтур остался очень доволен платою.

— Долго ли ты пробыл в Берге? — Улав холодно засмеялся. — Я вижу, ты там уже побывал.

— Я переночевал там ныне.

— Ну и как там дела?

— Ты, верно, сам знаешь, — отрезал Арнвид.

Улав промолчал. Арнвид сел, и они оба не сказали более ни слова. Немного погодя пришел послушник из трапезной — принес пиво и хлеб новому гостю. Пиво Арнвид выпил, а есть не мог. Монах постоял немного, поговорил с Арнвидом — Улав сидел молча и глядел на них. Когда монах ушел, снова наступило молчание.

Под конец Арнвид собрался с духом.

— Как ты теперь думаешь порешить с замирением? Дашь ли ты нам с Иваром полные права вести переговоры от твоего имени, когда дело будет решаться? Ведь ты теперь, верно, не захочешь сам ехать на север нынче летом, чтоб повстречаться с Хафтуром?

— Уж и не знаю, как мне обойтись без этого, — отвечал Улав. — Не может же она одна ехать ко мне домой. Путь дальний — добрая половина Норвегии. Боюсь, как бы в пути она снова не понесла, — он нехорошо усмехнулся. — Нет уж, лучше я сам о ней позабочусь, когда придет время.

Немного погодя Арнвид спросил тихо и взволнованно:

— О чем это ты говоришь?

Улав рассмеялся.

— Ты что, собираешься взять ее после этого? — столь же тихо спросил он.

— Ты ведь полупоп, — насмешливо сказал Улав, — и сам, поди, должен знать, что я не могу с нею разлучиться.

— Знаю, — негромко отвечал Арнвид. — Только я не был уверен в том, что ты это понимаешь. Но ведь тебе ведомо, что после такого никто не может заставить тебя взять ее в свой дом и жить с нею.

— С кем-то ведь мне надо жить, — снова усмехнулся Улав. — С семи годов живу я средь чужих людей. Пора и мне осесть. Однако не думал, не гадал я, что она принесет с собою в гнездо готового птенца.

— Магнхильд уже уладила с приемной матерью, — медленно вымолвил Арнвид.

— Его отдадут сразу, как он увидит свет.

— Нет! Я не желаю, чтоб меня что-то связывало в этих краях, не хочу ни с кем из здешних иметь дело. Ноги моей здесь больше не будет, как только мы уедем отсюда. И ей здесь более не бывать. Черт побери, коли моя жена стала потаскухою, так, верно, у меня достанет силы взять в придачу и ее нагулыша, — он заскрипел зубами.

— Ей сейчас тяжко и стыдно, Улав! — пробовал утешить его Арнвид.

— Да уж нам с нею обоим придется маяться за те ласки, что она расточала своему исландцу, а его поминай как звали.

— Никогда я еще не видал столь несчастное, убитое горем дитя. Помнишь ли ты, Улав, как тяжко ей было в тот раз, когда тебе пришлось покинуть страну. Всю-то жизнь свою Ингунн была слабой, не хватало у ней силы, а может, и ума позаботиться о своей же пользе.

— Сам знаю. Я никогда ее не считал умной и сильной. Но такое… трудно мужчине стерпеть. Они… — голос вдруг ему изменил, стал неуверенным, — они очень жестоко с нею обошлись?

— Нет, не очень. Только ведь не много надо, чтобы сломить ее. Сам, верно, понимаешь.

Улав не отвечал. Он сидел, наклонившись вперед, опустив руки на колени и уставясь в пол. Немного погодя Арнвид сказал:

— В Берге теперь все думают, что ты откажешься от нее.

Улав продолжал сидеть молча. Арнвид никак не осмеливался высказать, что у него было на душе. И тут вдруг Улав заговорил:

— Я сказал ей… Ингунн, что ворочусь. Всю жизнь свею она была наполовину язычницей. Но все же, думается мне, она понимает, что мы связаны друг с другом до гробовой доски.

Арнвид сказал:

— Когда они хотели отдать ее за Гудмунна, сына Йона — ты ведь знаешь, что это было очень выгодное замужество для нее, — тогда она говорила так, будто хорошо понимает, кто ее суженый.

— Может быть. Но теперь, когда она сама изменила своему обещанию, то думает, что и я отступлюсь от клятвы, которую дал перед богом и людьми.

— Сдается мне, она ждет смерти-избавительницы.

— Да уж так было бы лучше — и для нее, и для меня.

Арнвид не ответил. Тогда Улав сказал:

— Я обещал тебе однажды, что никогда не изменю твоей сродственнице. Ты помнишь это?

— Да.

Под конец Арнвид нарушил молчание:

— Надо бы сказать Ивару с Магнхильд, что ты все равно возьмешь ее за себя.

Не получив ответа, он продолжал:

— Согласен ли ты, чтобы я передал им, что ты собираешься делать?

— Я могу сам сказать им все, что хочу, — отрезал Улав. — К тому же я там кое-что позабыл, — прибавил он, чтобы смягчить ответ.

Арнвид молчал. Если Улав в таком расположении духа приедет в Берг, вряд ли он сильно утешит их. Но он решил, что ему уже хватит мешаться в это дело.

После полудня, когда Улав уже собрался в дорогу, он спросил Арнвида:

— Ты сейчас дальше поедешь, домой?

Арнвид отвечал, что пока об этом не думал.

Тогда Улав, будто стыдясь, не глядя на Арнвида, с трудом выдавил:

— Мне бы не хотелось встречаться с тобой более… до свадебного пира. Когда я ворочусь из Берга, мне бы не хотелось… — Он сжал кулаки и заскрипел зубами. — Не могу я видеть того, кто знает об этом!

Арнвид побагровел, однако подавил обиду и отвечал спокойно:

— Дело твое. А коли передумаешь, так дорога в Миклебе тебе знакома.

Улав протянул Арнвиду руку, но в глаза ему избегал смотреть.

— И еще… спасибо тебе, это не оттого, что я не помню добра.

— Да ничего. Ты, верно, на юг сейчас едешь, в Хествикен? — все же спросил он друга.

— Нет, я думаю здесь побыть пока… Надо же мне знать, готовить пир или нет… — Он пытался засмеяться. — А коли она помрет, так и пира не надо затевать…