вроде, а на поверку… Никак не пойму, как они докатились до жизни такой — стали злостными прогульщиками. Маматджан, веди дальше собрание, пожалуйста. Я посижу в сторонке, послушаю вас. Посмотрим, есть ли настоящие пионеры в шестом «Б» классе, сумеют ли откровенно сказать товарищам об их недостатках.

— Кто желает выступить? — спросил Маматджан.

Таштемир начал говорить с места, но председатель перебил его:

— Вначале подними руку, возьми слово, тогда и говори!

Таштемир разобиделся и заявил, что теперь ни за какие деньги не выступит.

Мои дорогие одноклассники, видать, здорово соскучились по такому собранию. Активничали: стыдили прогульщиков, осуждали, призывали исправиться. Интересовались, почему прогуливаем, не учим уроки, позорим свой класс. «Ну, пронесло грозу, — подумал я с облегчением, — меня не трогают». Но в этот момент Маматджан возьми да заяви вдруг:

— А теперь поговорим о Хашиме Кузыеве. Кто хочет высказаться?

Все молчат. Я гляжу направо и говорю про себя: «Спасибо, мои дорогие, что молчите! Правильно, так, именно так надо поддерживать друзей!» Гляжу налево, думаю: «Никогда не забуду вашей доброты, милые! Спасибо вам!» Но вдруг вскакивает Таштемир и всё портит. Он поднял руку, с поднятой рукой встал с места и так же с поднятой рукой затараторил:

— Вчера мы выпустили стенгазету… апчхи… простите, посвящённую дисциплине в классе. Об этом специально просил Вахид Салиевич. А мулла-ака… апчхи… простите, Хашим Кузыев самым хулиганским образом изорвал газету, апчхи… Кузыев должен держать ответ за свой проступок, апчхи!..

— Не может быть! — нарочно удивился Атаджан Азизович. — Неужто он изорвал газету? Почему ты это сделал, Кузыев?

— А почему они нарисовали меня без головы? — спросил я в свою очередь.

Вот уж где началось настоящее собрание, скажу я вам! Атаджан Азизович сам занялся мной. И Акрама поставил рядышком. Меня теперь обсуждали не как рядового прогульщика, а прогульщика-хулигана. Я стоял и боялся одного-единственного: как бы они вообще не выгнали меня из школы. Где я найду ещё таких чудесных ребят?

— Ну-ка, скажите, ребята, в чём состоит главный и священный долг каждого пионера? — спросил вдруг Атаджан Азизович.

— Он должен отлично учиться.

— Ещё в чём?

— Быть дисциплинированным.

— Ещё?

— Учиться без прогулов.

— Молодцы! Выходит, пионер Хашим Кузыев не выполняет ни одну из заповедей пионерского кодекса? Верно?

— Верно!

— А достоин ли такой человек носить красный пионерский галстук?

— Нет, не достоин.

«Всё, — подумал я, — конец. Хоть бы Вахид Салиевич вернулся, уж он-то не дал бы меня в обиду!»

— У кого какие предложения?

— У меня! — вскочил с места Мирабиддинходжа. — Я хочу сказать… в общем, я хочу сказать…

— Хочешь сказать, так скажи! — поторопил Маматджан.

— Да ничего особенного… просто я хочу сказать, что Хашимджан — хороший парень, только вот ленив немного, неорганизованный… Но если вы выгоните его из школы, ятоже брошу учиться. Вот! — и сел на место, готовый заплакать.

— Кто ещё хочет сказать?

С места встала Саддиниса. Она постояла, наматывая на палец кончик косички, вздохнула и вдруг выпалила:

— Если мы исключим Хашимджана из пионеров, то его мать повесится!

Класс испуганно охнул. Саддиниса продолжала:

— Да, да, я сама не раз слышала, как она говорила: «Если Хашим будет по-прежнему плохо учиться или бросит школу, я не перенесу этого: или повешусь, или обольюсь керосином и сожгу себя!»

После Саддинисы опять вскочил Таштемир, он уже не рвался съесть меня живьём. Он сказал, что меня можно простить при условии, если я попрошу у товарищей прощения за прогулы и сам выпущу новую стенгазету.

— А за то, что он меня толкнул, мы потолкуем с ним потом на улице, — закончил он.

А класском Хамрокул тут же вставил:

— Верно, верно, Кузыев не выполняет никакой общественной работы. Его надо ввести в редколлегию стенгазеты, пусть поработает. Тем более, что у него почерк хороший.

Маматджан тоже долго и непонятно говорил о том, что выгонять меня из пионеров не стоит, но можно временно отобрать у меня галстук и посмотреть, как я себя поведу дальше.

Выступили почти все ученики нашего класса. Я уже не различал, кто что говорит, меня окутал какой-то липучий туман, начала кружиться голова…

— Кто за то, чтобы исключить Хашима Кузыева из рядов пионеров, прошу поднять руку, — сказал Азизов.

Я вздрогнул, поднял голову. Сейчас рубанёт. Но что это? Проходит минута, другая, третья. Никто не поднял руки. Сидят, ждут чего-то.

— Хорошо! — произнёс Азизов непонятно почему повеселевшим голосом. — Молодцы, ребята, другого я от вас и не ожидал. Теперь у меня есть другое предложение. Прошу поднять руки тем, кто готов не пожалеть ни сил, ни времени на то, чтобы помочь Хашимджану Кузыеву исправиться, стать примерным пионером и хорошим человеком.

Вверх взвилось тридцать шесть рук. Мне показалось даже, что кто-то поднял обе руки, потому что когда Маматджан подсчитал, то оказалось два лишних голоса. Один лишний голос оказался мой, сгоряча я тоже проголосовал, а другой лишний голос остался невыясненным. Может, сам Атаджан Азизович тоже голосовал сгоряча?

— Ну, Хашимджан, что теперь ты скажешь нам? — повернулся ко мне наш любимый директор.

— Я? Я прошу у всего класса прощения. Уверяю, что такое, как сегодня, никогда больше не повторится.

— Значит, даёшь торжественное обещание?

— Нет, обещания дать я не могу.

— Это почему же? — изумился класс.

— Этого я не могу обещать потому, что грош цена стала с некоторых пор моим обещаниям! — горько воскликнул я. — Я их столькопонадавал, что и не помню сколько! Поэтому я просто хочу исправиться, не давая никаких торжественных клятв.

Собрание на этом закончилось.

Я съел в школьном буфете тарелку маставы[21], потом сел возле Таштемира и набело переписал всю газету от начала до конца.

— Ну как? — поинтересовался я, когда тот просмотрел мою работу.

— Пишешь-то ты красиво, ничего не скажешь, — ответил придирчивый редактор. — Только очень много ошибок. Однако ты не унывай, готовься, во вторник будем выпускать очередной номер «Отличника».

— А что мне готовиться? — удивился я. — Дашь что переписать — я и перепишу.

— Сам напиши заметку. Собери материал обо всём, что заметишь неладного, и накатай фельетон.

— Ладно, я подумаю.

Я шёл из школы вне себя от радости. Уж чего я не ожидал, так этого: стать членом редколлегии стенгазеты шестого «Б» класса! Ещё бы не радоваться: из школы не выгнали, из пионеров не исключили, а