Вот заладили! Ведь я знаю, что ради меня затеян этот разговор, ну так сразу и начинали бы, чем ходить вокруг да около. Но вот бабушка принесла глиняный кумган с водой, я полил гостям на руки, после чего они засобирались домой. А мне от этого стало хуже вдвойне, лучше б уж поругали, пожурили, постыдили за прогулы, за плохие отметки.

— Вахид Салиевич, что же вы молчите? — не вытерпел я наконец.

— А что мне говорить? — удивился учитель.

— Но я ведь столько прогулял!..

— Да, но я вижу, что вы сами жалеете об этом. Сами себя наказываете. Зачем же мне ещё ругать вас?

— Я больше не пропущу ни одного урока.

— А вот это вы зря, Хашимджан. Не дело давать клятву, которую не сдержишь.

— Думаете, я не умею держать слово?

— Не знаю. Я этого не видел.

— Хорошо, теперь увидите. Вот торжественно клянусь перед вами, папой, Закиромака, бабушкой, сестрёнками…

— Э, бросьте вы эти торжественные клятвы! — махнул рукой Вахид Салиевич и отвернулся от меня.

Я был готов броситься на землю, биться головой о камни, рвать на себе волосы. Я потерял последнего человека, который мне верил! Я пошёл в дом. Почему-то земля убегала из-под ног, к горлу подступала тошнота. Чтобы не упасть, я ухватился за перила веранды.

— Что с тобой, сынок? — подбежала ко мне мама. — Тебе нездоровится?

— Что-то голова кружится…

— Да у тебя жар! Кузыбай, поди-ка сюда! — испуганно окликнула она папу, уводя меня в дом.

Градусник показывал 39. И температура всё поднималась. Я это чувствовал по тому, как ломило суставы, волнами накатывал жар. Смутно помню, как мама привела медсестру Сабиру-апа, как та кипятила в блестящей металлической коробке толстые, как колья, шприцы. Потом, видно, температура моя поднялась ещё выше, и я потерял сознание.

Не знаю, сколько времени я был в беспамятстве. Открыв глаза, я обнаружил, что лежу в своей комнате. Белоснежные подушка и простыня, атласное одеяло. На улице, точно разъярённый волк, завывает ветер. Бросает в стёкла песок, колотит ветками деревьев. У изголовья сидит мама, поминутно вытирает глаза.

— Воды, — прошептал я, еле шевеля спёкшимися губами.

— Ой, верблюжонок мой, очнулся? — Мама нагнулась ко мне, поцеловала в лоб, потом позвала папу.

Он появился не один, а вместе с тем доктором, который недавно оперировал Донохон.

— Я же говорил, что он очнётся, как только спадёт жар. Ну молодцом, Хашимджан, молодцом! — Доктор потрогал мой лоб. — Ну как, молодой человек, болит голова?

— Побаливает.

— Ничего, к вечеру пройдёт. Завтра можно будет вставать с постели, а послезавтра — смело отправляться охотиться на волков.

— Кузыбай, надо бы сообщить Вахиду Салиевичу, что Хашимджан пришёл в себя, — проговорила мама. — Волновался очень, бедняга.

— А что, мама, Вахид Салиевич… Вахид Салиевич знает, что я заболел?

— Он уже трижды приходил узнать, как ты себя чувствуешь. Так он тебя любит.

Я слабо улыбнулся, попытался пошутить:

— Меня ведь, мама, нельзя не любить…

Прежде чем уйти, доктор велел каждые три часа промывать мою рану раствором марганцовки, затем перевязывать, намазав какой-то вонючей мазью.

А на улице ветер становился всё сильнее.

В комнату вошла Айша. Она только что вернулась из школы: раскраснелась вся, на волосах подтаявшие снежинки.

— Ака, Хашимджан-ака!

— Чего тебе?

— Ты не спишь?

— Нет, сплю! — буркнул я.

— У тебя же один глаз открытый, — рассмеялась Айша.

— Я смотрю сон, поэтому он открытый. А то как же я увижу сон с закрытыми глазами?

— А знаешь, ака, к тебе ребята собираются…

— Какие ребята? — приподнял я голову.

— Твои одноклассники. Хотят проведать тебя.

Не успела она договорить, как в коридоре затопотало множество ног, послышался чейто громкий шёпот: «Давай, веди ты!» Емуответил другой голос: «Нет, первым ты!» Ктото хихикнул, кто-то ойкнул. Дверь распахнулась, но в комнату никто не входил, и возня в коридоре не прекращалась. Наконец появился Хамрокул. Рот до ушей, лицо сияет как медный начищенный таз.

— Как ты себя чувствуешь, приятель? — спросил он.

— Э, да я вижу, ты здоров как бык! — высунулся из-за его спины Мирабиддинходжа.

Ответить ему я не успел: комната наполнилась ребятами. Они принесли букет подзамёрзших цветов, кулёк конфет и штук десять яблок. Положили всё это на стол и давай тормошить меня: кто щупает лоб, кто осматривает руку, а кто и пятки щекочет. Вопросы сыпались градом, я не успевал отвечать. Хорошо, что в это время появился Вахид Салиевич и навёл порядок — рассадил всех куда мог.

— Теперь можно и поговорить с больным. Какое там поговорить! У меня что-тозастряло в горле, защипало в глазах, вот-вот заплачу.

Не стану скрывать, я до глубины души переживал, что отстал от сверстников и очутился в чужом шестом «Б» классе, среди чужих ребят. Один из них казался мне хвастуном, другой — болтуном, третий — трусом. В класс этот я входил, как входит, наверное, птица в клетку. От тоски я готов был бежать куда глаза глядят. А ведь я, оказывается, здорово ошибался! И вовсе неплохие ребята мои новые одноклассники. Сам я хорош! Сам виноват во всех своих бедах!

— Температура спала? — поинтересовался Абдусамат. Этот парень любит привязывать девочек косичками друг к другу.

— Да, сейчас нормальная. Спасибо.

— А что, не мог ты почитать над собой молитву, чтобы беду отвадить? — спросил Гияс. — Зря, что ли, учился у муллы Янгока?

Ребята дружно засмеялись. Шахида, которая сидит за моей партой, кажется, почувствовала, что мне неловко, сама атаковала Гияса.

— Хашим учился у муллы Янгока, чтобы проучить его. А ты зачем старался? Всё равно не научился ездить на быке!

Хохот поднялся сильнее прежнего. Гияс вскочил с места, стал оправдываться.

— Попробовали бы вы сами научиться ездить на таком быке! Он был такой высокий, что без лестницы не заберёшься ему на спину. Только начал подниматься, а он как шагнёт вперёд — я и брякнулся на землю вместе с лестницей.

Вы не представляете, как мама обрадовалась приходу моих одноклассников!

— Не думала, не гадала, что у моего непутёвого Хашима столько друзей-товарищей! Спасибо, детки, что решили проведать моего мальчика, спасибо вашим родителям, породившим таких милых детей, спасибо учителям, воспитавшим вас такими чуткими и добрыми!

Она суетилась в комнате, что-то поправляла, доставала, но, не докончив начатое дело, спешила на кухню, потом опять появлялась, начинала делать совсем другое. Мама ни за что не согласилась отпустить ребят без угощения. И угостила на славу. Завалила стол разными конфетами, пряниками, сушёными фруктами, которые обычно прятала от нас в шкафу.