сельсовета.

Абдушукуров прервал свой разговор и повернулся к Султанову. Лицо его стало серьёзным и жёстким.

— Поезжай, Султанов, поезжай, приготовил твой Янгок тебе убежище, — усмехнулся он.

Султанова посадили в машину, дверца захлопнулась. Абдушукуров повернулся к своим собеседникам и спокойно про-должил прерванный разговор.

На другой день ещё одно событие переполошило наш кишлак. Объявили, что могила Узункулака будет разрушена и завтра же начнётся строительство пионерского лагеря. Некоторые люди, такие, как моя бабушка, схоронились дома и ждали конца света. Они молились аллаху, чтобы он не гневался на них, не посылал жестокой кары. Они были уверены, что, как только кто-нибудь дотронется до могилы, расколется небо, разверзнется земля и всевышний покарает богохульников. А мы, мальчишки, предоставленные самим себе, побежали к гробнице.

Здесь собралось очень много народа. Неподалёку стоял бульдозер, возле него Абдушукуров совещался с колхозниками.

Через полчаса Абдушукуров объявил, что ломать могилу будут не бульдозером, а просто разберут кетменями.

На землю упал первый кирпич. Ничего страшного не случилось: земля не провалилась, небо не раскололось.

Кирпич за кирпичом разобрали куполообразное надгробие. Перед глазами присутствующих появилось небольшое углубление в середине гробницы. В нём лежали какие-то кости и череп…

Толпа некоторое время поражённо молчала, разглядывая останки святого, потом все вдруг разом заговорили и начался спор.

— Это ведь останки лошади! — кричали одни.

— Нет, это кости осла! — возражали другие. Вы не представляете, что дальше было. Люди кричали, что это позор, что столько лет какие-то мошенники морочили людям головы, божились, что теперь никто не будет верить в аллаха.

А народу всё прибывало и прибывало. Даже из соседнего района приехали на машинах и велосипедах. Кто-то дёрнул меня за рукав. Оглянулся — бабушка. Накинула на голову старый отцовский чапан и тоже явилась полюбоваться на «останки святого».

— Что ты здесь делаешь, Хашим? — спросила она тихо.

— Святому поклониться пришёл, — ответил я смеясь.

Бабушка молча отошла в сторону.

— Это дело надо прояснить до конца, товарищи! — закричал пожилой колхозник, поднявшись на каменные ступени гробницы. — У меня есть предложение. В горах, недалеко отсюда, живёт стотридцатичетырёхлетний старец. Дедом Кабулом его зовут. При встречах он всегда смеётся, говорит:

«Ну как поживаете, поклоняющиеся ослу?» Видать, этот старец знал, что в гробнице зарыт обыкновенный осёл…

— Надо привезти старика, пусть расскажет нам правду!

— Надо послать за ним машину. Сейчас же! — закричали все.

— Вы знакомы с этим стариком, вот вы и поезжайте за ним, — предложил Абдушукуров пожилому колхознику.

Тот сел в «газик» и укатил в горы.

Скоро он вернулся. Деда Кабула вывели под руки на возвышенность у могилы.

— Старость — не радость, дети мои… — начал он, тяжело дыша, — дайте немного отдышаться… А дело вы сделали, вижу, доброе… — Он кинул взгляд на гробницу и продолжал более бодрым голосом: — Было это давным-давно, дети мои. Уж теперь и не припомню, сколько лет тому назад. То ли сто лет, то ли больше прошло — не помню, но было мне тогда лет восемь… Неподалёку отсюда жил одинокий старик Рахим-дровосек. Ничего у него не было, кроме единственного осла. Развозил он на нём дрова по кишлакам, тем и кормился, бедняга. Но бедного человека, известно, на каждом шагу несчастья подстерегают. Спускался как-то Рахим с гор, и вдруг вот на этом самом месте осёл оскользнулся, упал и сломал себе хребет. Горевал старик очень. Потом с почестями похоронил осла, а могилу обложил невысокой стеной. В это время с гор спустились какие-то незнакомые люди. «Не уставать вам, дедушка, — сказали они. — Кто здесь почивает, мир его праху?» — «Кормилец мой, — ответил старик плача. — Двадцать лет кормил меня, родимый. И похоронил я его сегодня, святого длинноухого».

Пожалели путники старика, дали ему несколько монет и пошли своей дорогой. А старик остался здесь, потому что идти ему было некуда, негде достать кусок хлеба… Вскоре он умер, а к могиле пристроился шейх Азизхан. Он подновил гробницу. Насадил вокруг тополя и чинары, объявил, что здесь похоронен святой Узункулак, мученик во имя аллаха…

Народ тогда был тёмный, верил во всё, что обещало ему счастье, пусть хоть на том свете. Вот и стали люди стекаться к «святейшей» могиле на поклонение, надеясь молитвами облегчить свою участь. Азизхан был жесток и могущественен. Уничтожил он всех, кто осмеливался сказать, что здесь покоятся кости обыкновенного осла. Со временем всё забылось, стёрлось из памяти… Эгей, дети мои, немало повидали эти камни, на которых мы сейчас стоим. И ишаны творили здесь свои чёрные дела, и басмачи гуляли с оголёнными саблями…

Все слушали рассказ деда Кабула с большим вниманием. И будто не старый дед говорил, а сама история…

Вот и пошли мои дела на лад. Даже бабушка оставила меня в покое. Решила, наверно, что я достаточно перевоспитался. Это я понял сегодня, когда она, кряхтя, вылезла из постели на утреннюю молитву.

— Бабушка, может, мне тоже помолиться? — спросил я нарочно. — Я ведь научился у Янгока нескольким молитвам…

— Спи, сынок, спи, — ответила бабушка. — Довольно и того, что я, старая, шестьдесят лет поклонялась ослу. А молюсь я теперь так себе, для физ… физкультуры… так, что ли, говорят?!

В общем, бабушка оставила меня в покое. Только иногда попросит что-нибудь сделать по хозяйству или сбегать в магазин. Вот как сейчас, например. Послала за мылом. По дороге в сельмаг я встретил Закира. После той ночи, когда мы охотились на «дивов», я его не видел. На плече он тащил длинную неструганую доску.

— Что ж ты теперь будешь делать без муллы Янгока? — ухмыльнулся Закир, останавливаясь.

Никогда бы не подумал, что этот толстячок способен ехидничать.

— Пойду с тобой охотиться на дивов.

— Дудки! — сказал Закир и бросил доску на землю. — Я теперь на такое дело не пойду, дружище. Пустое баловство. И вообще буду подальше держаться от тебя. Ариф -это другое дело. Он помог мне в седьмой класс перейти. Я и русский сдал, и алгебру.

— Значит, ты теперь хорошо считаешь?

— Да, дружище, даже не представляешь, как я это делаю. Кабулов говорит, что из меня выйдет толк.

— Ага! А сколько будет, если я тебе дам пинка, два раза заеду по уху, трижды пройдусь кулаком по спине и всё это помножу на пять?

— Ты что, дружище, бить меня хочешь? — удивился Закир.

— Нет, но ты всё же посчитай…

— Всего будет… погоди, убери кулак — думать мешает… Всего будет… тридцать пинков, тумаков и кулаков…

— Молодец, правильно сосчитал. А куда ты несёшь это бревно?