добрался до Мирзаабада…

— Ты был в Мирзаабаде?

— Так точно. Там у меня родственнички живут. Они рассказали, что из Ферганы приезжал следователь, расспрашивал про какого-то мошенника, по фамилии Уразаев, который года два-три тому назад всучил какому-то простаку вместо тысячи рублей пять настольных календарей.

Мулла Янгок вскочил с места и в волнении забегал по комнате.

— Всплыло! О боже, всплыло! И откуда они узнали мою фамилию?

— Так это вы? — деланно удивился Балтабай. — Я и не подозревал!

— Не прикидывайся дурачком, Балтабай! — вспыхнул мулла Янгок Уразаев. — За мошенничество дадут от силы пять лет тюрьмы. Это тебе не убийство, дитя моё… Балтабай вздрогнул и испуганно огляделся вокруг. Янгок Уразаев минуту смотрел на него, что-то обдумывая, потом просветлел лицом, подошёл к нише в стене, достал кувшин с вином и сел на место.

— М-да, и твои дела не лучше моего, Балтабай, — сказал он с притворным вздохом. Потом налил в пиалу вина, подал Балтабаю. — Сдаётся мне, — не спеша продолжал Янгок, — сдаётся мне, что этот нечестивец Абдушукуров напал на твой след, дитя моё. Вчера он приходил сюда с несколькими милиционерами…

Балтабай замер, поднеся пиалу к губам.

— Пей, пей, герой, не трясись, — усмехнулся Янгок. — Не всё ещё потеряно. Положение твоё можно исправить, если взяться за дело с умом…

— А кто такой Абдушукуров?

— Председатель сельсовета. Тот, который решил разрушить наше гнёздышко.

— Меня-то он откуда знает?

— Он всё знает, дитя моё. Вчера меня допрашивал: где, говорит, этот горбатый мюрид скрывается? Нам, говорит, известно, что он не мюрид, а бежавший из тюрьмы уголовник Балтабай Султанов. Растратчик и убийца.

Горбун уронил пиалу с вином на пол. Руки его прямо-таки танцевали.

— Спрячьте меня, святейший, умоляю вас именем аллаха!

— Я такой же святейший, дитя моё, как ты — ангел! — засмеялся Уразаев. — И навряд ли аллах тебе поможет, Балтабай. Он высоко в небе. А Абдушукуров рядышком.

Балтабай с ужасом оглянулся, словно боясь, что Абдушукуров и взаправду стоит рядышком и протягивает руки, чтобы схватить его. Глаза «мюрида» налились кровью и пылали отчаянной решимостью. Я похвалил себя за то, что догадался стать невидимым.

— Я убью его! — взревел Балтабай, выхватывая из-за голенища большой кривой нож. — Клянусь аллахом, убью!

Меня бросило в холодный пот. И я тихонько отступил к двери.

— Спокойно, дитя моё, — сказал Янгок, — спрячь пока эту штуку. Ты прав: не жить тебе на свободе, пока на твоём пути стоит этот Абдушукуров. Но прежде чем убить его, надо приготовить себе убежище, чтоб было куда скрыться…

Балтабай нервно засмеялся:

— Легко сказать, почтенный…

— Так и быть, помогу тебе ещё раз, сын мой, — сказал Янгок, положив руку на сердце. — Такова уж моя натура: делать людям добро — моя слабость. Кто пригрел тебя, когда ты был как затравленный зверь? Мулла Янгок. — Он протянул руку и ткнул пальцем в горб Балтабая. — Кто тебе эту штуку приделал? Разве не мулла Янгок? Кстати, теперь ты можешь его снять…

Я не успел удивиться тому, что, оказывается, горбы можно снимать при желании.

— Ничего, он мне не мешает. — Балтабай схватил свой горб, оттянул его назад и отпустил. Он мягко шлёпнулся на место. — За то, что вы меня укрыли, я премного благодарен, Янгок-ака. Но ведь и я постарался отработать свой долг на совесть!

— Доброта муллы Янгока беспредельна — он и теперь поможет тебе, — продолжал Уразаев, не слушая «горбуна».

— Говорите же, святейший, что делать, я на всё готов. Прикажите — и я хоть сейчас пойду задушу этого Абдушукурова!

Тут я допустил неосторожность и задел локтем створку двери. Услыхав тоненький скрип, заговорщики тревожно вскинулись. Минуту-другую они прислушивались к звукам, доносившимся снаружи. Я даже дышать перестал.

— Ветер это, — сказал наконец Янгок. — Я уже обдумал, как нам быть с тобой…

Он замолчал, пытливо разглядывая Балтабая.

— Завтра… нет, сегодня же я поеду в Ташкент, найду верных людей, с помощью которых подыщу место, где тебе можно будет укрыться на время. А послезавтра приедешь ты, прикончишь здесь Абдушукурова и приедешь — и концы в воду!

— Я согласен, — прошептал Балтабай. — Век не забуду вашей доброты, святейший!

— Святые дела за здорово живёшь не делаются, дитя моё, — усмехнулся Уразаев. — Ты знаешь, сколько я уплатил, чтобы стать при Узункулаке муллой? Полторы тысячи! Да ещё неделю пришлось целую свору всяких шейхов поить коньяком и угощать пловом. И тебе придётся раскошелиться, Балтабай…

— Сколько?..

— Да уж посчитай сам, сын мой. Верным людям надо подсунуть, за убежище заплатить, всякие хлопоты… Нельзя жалеть деньги, когда решается вопрос жизни и смерти, Балтабай.

— Да я конечно… — пробормотал «мюрид», запуская дрожащую руку за пазуху.

— А ещё лучше, — поспешно продолжал Янгок с загоревшимися глазами, — отдай мне все свои деньги. Буду хранить их, пока над твоей головой висит грозный меч правосудия. Сам знаешь, человек я честный, чужой копейки не трону…

Балтабай поднял ошалевший взгляд на Янгока, промычал что-то невнятное.

— Давай, давай, дитя моё, — сказал Янгок ласково. — Можешь положиться на меня, как на своего отца. Погоди, деньги надо считать при закрытых дверях, так вернее… — Он встал и направился к двери.

Чем ближе подходил Янгок к двери, я тоже отступал назад, а когда щёлкнул замок — я был уже на улице.

Втянув полной грудью свежего воздуха, я облегчённо вздохнул. Теперь я знал, что мне делать. Я докажу всем, что мулла Янгок, любитель поесть остро наперчённую шурпу из баранины и «святой, изгоняющий разных дивов», — вовсе не мулла и никакой не святой, а обыкновенный мошенник, пристроившийся у могилы Узункулака. Только бы бабушка мне не помешала и Закир составил бы компанию. А то жутковато всё же одному, ведь враг у меня коварный…

Дома была радость — вернулась Донохон. Она снова могла бегать, прыгать, скакать. Сестрёнка кинулась мне на шею и пошла щебетать о том, какой у них был хороший доктор, что он приносил ей каждый день конфет, что играл с ней даже в куклы, что она теперь не боится врачей и больше того, когда вырастет, сама обязательно станет врачом, потому что доктора — самые хорошие люди на свете.

Бабушка стояла неподалёку, слушала болтовню Донохон и искоса поглядывала на меня — видно, собиралась спросить, зачем я опять заявился.

— Тебя не доктора спасли, Донохон, — сказал я ласковым голосом. — Тебя спасли горячие молитвы тётушки Сарохон и дедушки муллы Янгока.

Сами понимаете, всё это я говорил, чтобы усыпить бдительность бабушки.

— Но доктора сделали мне операцию! — воскликнула Донохон.

— Видишь ли, операцию они сделали после того, как дедушка Янгок изгнал из тебя злых духов — жёлтых дивов, — продолжал я, незаметно наблюдая за бабушкой.