музыка откликается на слова Сарохон и кто кричит замогильным голосом «Аминь!». А вдруг тут в самом деле есть что-то от аллаха?

Поправив на голове шапку, я осмотрел ниши, прорубленные на стенах, проверил соседнюю комнату. Ни тут, ни там, кроме разной посуды и всякой мелочи, ничего не обнаружил.

Полез на плоскую крышу. Она разделялась пополам двумя стенами. Между ними свисала верёвочная лестница. Значит, стена, которая делит комнаты в доме Сарохон, изнутри полая.

Осторожно спустившись вниз, я увидел небольшую дыру, от которой начиналась кирпичная лестница.

В подвале было темно и сыро. С низкого потолка свисало много овечьих и козьих шкур. В углу штабелями возвышались банки со всякими соленьями и вареньями. В самой середине подвала стоял глиняный кувшин, вёдер эдак на сто воды.

Голоса из комнаты Сарохон слышались здесь очень хорошо. Вот к ней вошёл какой-то новый посетитель, откашлялся.

— Да, отец, вас опутал чёрный дьявол, — проскрипела Сарохон. — Это самый нечистый из всех нечистей, да хранит нас господь, куф-суф-суу-ф-ф-ф!

Не успела она умолкнуть, как вдруг кувшин, подле которого я стоял, ожил, начал греметь, ухать и дребезжать. Я от страха подскочил, волосы у меня зашевелились на голове. Кое-как унял дрожь в коленках. Нечего бояться, дьяволы-то меня не видят и думать не думают, что я стою рядышком.

Я тихонько подкрался к кувшину и заглянул в него. И что вы думаете? В кувшине сидел… наш миленький Мирабиддинходжа! На руки его по локоть были нанизаны большие металлические кольца, в одной руке он держал несколько детских погремушек, в другой — старую дойру[10]. Вот это всё и издавало тот ужасный грохот, усиливаемый эхом в глиняном кувшине…

«Уж не ты ли, Мирабиддинходжа, являешься его величеством аллахом?! — подумал я, еле сдерживая смех. Страха, который ещё минуту назад опутывал мне руки и ноги, как не бывало. — Что ж, здравствуй, аллах. Будем знакомы!» И тут меня такое зло взяло, такое зло, что я выхватил иголку, которую всегда ношу приколотой к тюбетейке, и вонзил её в плечо шайтана Мирабиддинходжи.

— Вой до-од! Караул! — завопил он во всё горло. Сарохон — старуха хитрая, сразу по-своему повернула вопль сына.

— Вот видите, отец, — донёсся её гнусавый голос, — очень уж тяжёлая у вас хворь — даже ангелы кричат «караул»!

«Сейчас они ещё не так закричат!» — подумал я и опять кольнул Мирабиддинходжу.

— Мама, мамочка! — дико завизжал «ангел». И полез из кувшина.

— Прикуси язык! — шлёпнул я его по макушке и загнал обратно.

«Дьявол» тонко скулил. Глаза у него чуть не вылезали из орбит.

— К-кто т-ты? О б-боже!.. — простонал он в ужасе.

— Я — Азраиль.

— Аз… Аз-раиль? — Мирабиддинходжа громко икнул.

— Да, Азраиль, — сказал я сурово. — Ангел смерти. Прилетел за твоей душой. Готовься, сейчас ты умрёшь.

— Умру? Ой, мамочка, ма-а-мочка!..

— Перестань икать! — Я слегка заехал ему по уху.

— Хорошо, дедушка Азраиль, не буду икать…

— Так. Ты знаешь мальчика по имени Хашимджан?

— Знаю… То есть я его…

— Знаешь, значит. А почему тогда ты не даёшь ему покататься на своём велосипеде?

— Как — не даю? Однажды он целый круг сделал на моём велосипеде. Клянусь аллахом.

— Не трогай бога, балбес! — Я дёрнул Мирабиддинходжу за ухо. — А за что вы вместе с братцем избили этого Хашимджана?

— Ей-богу, я не виноват, дедушка Азраиль. Это нас чёрт попутал!

— Говорят тебе: не трогай ни чёрта, ни аллаха! — Я отпустил ухо Мирабиддинходжи и схватил его за горло. Потом сказал: — Нет тебе прощения, мальчик. Ты всегда врёшь, и поэтому я сейчас же должен вынуть из тебя душу!

— Умоляю вас, дедушка Азраиль, не вынимайте мою душу. Простите меня!

— Не прощу. Ты обманываешь людей.

— Я больше не буду. Меня мать заставляет!

— Мать заставляет?

— Ну да! Это же она приказывает мне кричать «Аминь!». И в этот кувшин лезть заставляет. И этими погремушками греметь…

— Я же говорю, что ты всегда врёшь! Не ты ли рассказывал в школе, что дома у вас слышится голос аллаха?

— Я же сказал: мне мать велела так говорить.

— Выходит, сознательно обманывал ребят?

— Я не только ребят обманывал, дедушка Азраиль. Я всех обманывал. Потому что мать заставляла.

— Всё понятно. — Я на минуту отпустил горло Мирабиддинходжи, дал ему передохнуть, потом опять схватил и сказал: — Теперь выслушай меня внимательно, мошенник. — Я говорил очень сердито, хотя еле-еле сдерживал смех. — Завтра же ты выйдешь на улицу и объявишь всем ребятам, что россказни о гласе аллаха — чистейшая ложь. Не то я обязательно выну из тебя твою грязную душонку!

— Всем расскажу, дедушка Азраиль, всем! Сегодня же, сейчас же побегу в школу и расскажу!

— Опять врёшь? — щёлкнул я Мирабиддинходжу по носу. — Кому ты сейчас расскажешь в школе, если там каникулы?

— Я забыл об этом, дедушка Азраиль! И вообще в школу-то я хожу раз в неделю. — Мирабиддинходжа даже хихикнул довольным голосом.

— У-у, тунеядец! — сказал я и вытер руки о штанину. — Вот кого надо было оставить на осень, а не беднягу Закира.

— Мне тоже не сладко живётся, — вздохнул Мирабиддинходжа. — У меня дела, может, и похуже… Потому что я тупоголовый. Мама так говорит…

— Ладно, теперь со всем этим покончено, и ты должен учиться отлично, — сказал я твёрдо. — Как только схватишь двойку — тотчас заберу тебя на тот свет.

— Хоп[11], дедушка, буду стараться. Я собрался уходить, но тут мне в голову пришла одна мысль. Я погладил хрупкую шею Мирабиддинходжи и спросил:

— Ты сказал, что знаешь мальчика по имени Хашимджан. Это правда?

— Знаю, дедушка, знаю, как не знать такого…

— Ладно, не болтай много, — оборвал я его. — Это хорошо, что ты знаком с такими ребятами, как Хашимджан. Молодец! Там, на небе, его все очень уважают. И поэтому, если этот Хашимджан попросит тебя дать ему покататься на велосипеде, я надеюсь, ты не откажешь ему?

— Конечно, дедушка Азраиль. Пусть катается сколько захочет. Даже на целых полчаса дам…

— Ну, всё! Сиди теперь здесь и не шевелись. Я поднялся по лестнице на крышу, спустился во двор. Мне вспомнилось, как Сарохон вынула из мешочка какие-то пилюли и подала женщине с ребёнком. Надо посмотреть, что это за пилюли. Сарохон такая бестия, может заставить человека золу простую глотать…

Мешочков, сшитых из разноцветных тряпок, оказалось у знахарки пять штук. В них были разные таблетки и порошки в аптечной упаковке. Пенициллин, биомицин, капли разные… Вот тебе и лекарства, ниспосланные всевышним! Погоди же, бабка, с Хашимджаном шутки плохи!

Я засунул руку в глубокий карман безрукавки Сарохон, вытащил ком замусоленных, мятых денег. Отсчитал десять рублей и побежал в аптеку. Мирабиддинходже, конечно, можно верить, но сколько бы он ни говорил, а доказать ничего не сможет. Поэтому ему надо помочь. И вот чем я решил этого достичь: купил слабительные и заменил ими все порошки, что лежали в разноцветных мешочках.