— Путешествуя по родной стране, — сказал я, — встретил я парня. Он был таким умным, таким умным, что я не могу даже описать, каким он был умным. Почему, спрашиваешь? Да потому, что он, оказывается, в каждом классе сидел по два года. А в шестом классе — целых три года.

— Правда? — удивился Закир.

— Ей-богу! — поклялся я. — Если хочешь, мы тоже ещё по годику поучимся в шестом. Вместе. Займём парту на «камчатке», уроки на пару будем делать. Спать захочешь в классе, положи голову мне на колени и храпи на здоровье…

— Дай руку, дружище! — вскричал Закир, вскакивая с места. — Железное слово?

— Железное.

Мы крепко обнялись и поклялись в вечной дружбе.

— Теперь мы с тобой как родные братья! — воскликнул я радостно и вдруг вспомнил, что бабушка велела нам с Донохон нарвать в саду персиков, вынуть из них косточки и выставить на крышу сушиться. — Пойдём, Закирджан, докажем всем, что мы не лодыри и не лентяи.

И Закир доказал, что он не лодырь и не лентяй — работал за троих. За какой-то час мы оборвали все персики и подняли на крышу.

— А теперь будем разламывать их и вынимать косточки? — спросил Закирджан.

Солнце висело над самой головой, я весь взмок. Поэтому предложил:

— Если хочешь, можем отдохнуть, Закирджан?

— Я не устал, дружище. Воды, правда, выпил бы с удовольствием…

— О-о, это я мигом устрою. Айран тебе сделаю… Айран приготовить проще простого: взял кислого молока или простокваши, взболтал хорошенько и разбавил холодной водой. Напиток получается — куда до него всяким лимонадам!

Сделать-то айран просто, да не удалось мне угостить своего друга. Меня самого угостили. И не айраном. Вот послушайте, что вдруг приключилось.

Только было я спустился с крыши, слышу, на улице голосочек звенит. Знакомый голосочек моего уважаемого соседа Арифа. Я его уже сто лет не видел. Почти со дня возвращения из странствий.

Ариф шёл, заложив за спину руки, с гордым и умным видом. «Смотри, как нос задрал, — подумалось мне, — будто только он один-единственный на всём свете будет учиться в седьмом классе!» Но я всё же окликнул его:

— Здорово, Головастик!

Ариф кинул на меня невидящий взгляд, словно никого рядом и не было, но остановился.

— Куда топаешь, Головастик?

— Не твоё дело! — ответил он, подбоченившись. — Сам знаю, куда иду.

— Пожалуйста, иди куда хочешь, мне-то какое дело! Я спросил просто так.

— Знаешь, а я в лагерь ездил! — вдруг оживился Ариф и шагнул ко мне. — Ты не представляешь, как там было здорово. Купались, загорали, в горы ходили, в волейбол играли…

— Подумаешь, важность какая!..

— Скажи лучше, что тебе завидно! В лагерь ведь посылают только успевающих, а таких, как ты, и к воротам не подпустят.

Эх, любит же хвастаться этот Ариф! О чём бы ни говорил — «я» да «я»! Даже если кто отлупит его, гордо бьёт себя в грудь и хвалится, что это он поколотил.

— Видно, Головастик, видно, что не многому тебя научили в твоём хвалёном лагере! — сказал я спокойно, хотя руки у меня здорово чесались. — Всё такой же хвастун!

— Кое-чему научили! — гордо вскинулся Ариф. — Я теперь запросто американский фокус показать могу!

— Американский фокус? Может, мне покажешь? Ариф покачал головой:

— Нет, тебе не покажу. Нельзя.

— Почему нельзя?

— Плакать будешь.

— Это я-то плакать?!

— Да, ты.

Я смеялся минут пять, пока не заболело в животе. Ариф терпеливо ждал, когда я успокоюсь.

— Хорошо, — сказал он потом, — если дашь слово, что не заплачешь, так и быть, покажу тебе американский фокус. Принеси-ка из дома платок и верёвку. Да смотри, чтобы крепкая была верёвка!

Я мигом слетал за платком и верёвкой.

— Теперь повяжи себе платком глаза, — приказал Ариф. — Чтобы ничего не было видно.

Я повязал. После чего Ариф стянул мне руки назад и тоже крепко связал их.

— А это зачем? — поинтересовался я.

— Не торопись, увидишь. Становись на колени.

Я стал на колени.

— Ты меня бил в прошлом году? — спросил Ариф ни с того ни с сего.

— Я же потом просил прощения…

— Нет, ты скажи, бил или нет?

— Бил. Чего сейчас об этом говорить! Ты давай показывай свой фокус, Головастик!

— Вот тебе «фокус»! Вот тебе «Головастик»!

От первого же удара я упал на землю и беспомощно барахтался, пока Ариф не спеша колотил меня. Я даже кричать не мог, потому что в рот набилась целая пригоршня песка. Всё бы это ничего, но вот меня вдруг шибануло что-то большое, твёрдое. Раздался испуганный вскрик:

— Ах ты, хулиган!..

Кто-то развязал мне сначала руки, потом глаза. Надо мной стоял Адылов, учитель из нашей школы. Его велосипед, с вздыбленными спицами и согнутым ободом, валялся рядом.

Адылов молча смотрел на меня.

Я сплюнул песок, попытался встать. Болели те самые рёбра, которые мне поломали футболисты, на них, видно, и наехал Адылов на своём велосипеде.

Вокруг нас собрались люди. И все начали говорить, что я, мол, расту хулиганом, что мама и папа очень избаловали меня, что если и дальше так пойдёт, то страшно даже представить, кем я стану. Я попытался объяснить, что не виноват, что ничего плохого не делал, что это Ариф показывал фокус. Но только масла в огонь подлил. Даже бабушка, которая прибежала от соседок, накинулась на меня. А Ариф стоял в сторонке и исподтишка показывал язык.

— Это твой платок? Это твоя верёвка? — спросил кто-то. — Почему ты сваливаешь свою вину на других?

— Это у него американским фокусом называется, — вставил невинным голосом Ариф.

— Вы, товарищ Адылов, поднимите о нём вопрос, — предложил кто-то. — Стоит ли этого Хашима держать в школе?..

Я еле сдерживал слёзы. Меня обманули, меня избили, наехали велосипедом на мои больные рёбра — и я же во всём виноват. И надо ведь, чтобы наехал на меня именно Адылов, учитель из нашей школы! Опять всё станет известно Атаджану Азизовичу. «Как?! Снова Кузыев! — с горечью скажет он. — Горбатого, видно, могила исправит, гнать придётся его из школы, гнать!» Бабушка до вечера ни словом не обмолвилась. А вечером, как нарочно, папа приехал.

— Ты или приструни своего Хашима, или я обольюсь керосином и подожгу себя!

— вдруг заявила бабушка.

Папа ответил не сразу. Отхлебнул из пиалы глоток чаю, потом ещё глоток. А я весь съёжился, лежу, смотрю на мерцающие на небе звёзды, потираю ушибленные бока и мысленно заклинаю папу: «Неужели ты тоже против меня, папочка? Неужели ты тоже захочешь, чтобы меня выгнали? Защити же меня, защити, папочка!» Ведь я так хотел доказать, что тоже могу учиться хорошо, что и я способен на хорошие дела…

— Если хочешь поджечь себя, лучше облиться бензином, а не керосином, — сказал наконец папа.

Вот так. Он не испугался, не стал отговаривать бабушку, а взял да ещё и посоветовал, как лучше