В полночь я проснулся. Гостиница мирно спала. С улицы доносился шум изредка проезжающих машин. Я сел к столу и начал тренироваться писать стихи. Штук двадцать накатал до утра. Вот обрадуются- то в редакции! (Я ещё в машине Мамарасула Балты узнал, что стихи носят в редакцию.) … В подъезде редакции за письменным столом сидел усатый старик в очках. Он надменно и холодно поглядывал по сторонам.

— Здравствуйте, Вот, я стихи вам принёс…

— Я энтим делом не занимаюсь. Я вахтёр, — гордо сказал старик и отвернулся. — Неси наверх.

Вот бюрократ, а? Дослужился до вахтёра и разговаривать с простыми людьми не желает. Наверно, только знаменитостей признаёт. Ничего, скоро и я себя покажу, мало осталось ждать…

Я долго бродил по коридору, пока не догадался толкнуться в дверь с табличкой «Отдел литературы и искусства».

Начальник отдела уже читал стихи. А поэт, хозяин тех стихов, курил сигарету, развалившись на диване.

— Меня зовут Хашимджаном Кузы… — сказал я бодрым голосом. — Вот, стихи вам принёс.

— Очень приятно, — буркнул начальник отдела и, не подымая головы, сунул мне руку: — Джура Джуман. Садитесь.

Я сел рядом с поэтом, тоже закинул ногу на ногу и стал терпеливо ждать, когда освободится начальник.

С удовольствием прочитав стихи (про себя), Джура Джуман некоторое время глядел на мои запылённые башмаки, перевёл взгляд на живот и лишь потом посмотрел в лицо.

— Слабые стихи, юноша, — прошептал он. — Не пойдут.

— Как — слабые?! — возмутился я. Человек ночь не спал, трудился, и вот тебе: «Слабые, не пойдут!» А ведь читал с удовольствием, я по лицу видел.

— Пойдут, очень даже пойдут, — сказал я твёрдо.

— Но это не стихи, а набор слов?

— Где слова, там и стихи, — сказал я ещё твёрже.

— Да, слово — это наше орудие, молодой человек. Но… кстати, как вас величать, запамятовал что-то…

— Поэт Хашимджан Кузы.

— Так вот, Хашимджан Кузы. Отчасти вы правы: язык человека — это уже поэзия. Но ведь у той же поэзии есть свои законы, своя техника. «Шагал — мера, салам — шурпа…» Это же никуда не годится, молодой человек.

Джура Джуман выбежал из-за стола и потряс кулаками, в которых зажал листки бумаги с моими стихами.

— Ищите, днём и ночью ищите рифмы. Не жалейте времени. К чёрту верлибр! Не ходите с поклоном к этим циркачам от поэзии!

Джура Джуман обессиленно упал в кресло и закрыл глаза.

Я смотрел на него с уважением. Вот ведь какой человек: всё насквозь видит. Сразу узнал, что я вчера в цирк ходил. Конечно, если поэтам это запрещено, больше никогда не пойду в цирк.

— Спасибо, товарищ Джура Джуман, — сказал я, вставая. — Спасибо за советы. До свидания.

— Счастливо! — выкрикнул он, не открывая глаз, Да, не прошли мои стихи.

Но отчаиваться не стоит. Сказал же Джура Джуман «ищите». Значит, надо искать. Весь город переверну, но найду то, что мне необходимо. Я вообще такой — уж если возьмусь за что, зубами вгрызусь, руками, ногами вцеплюсь, но не отступлюсь от своего.

Первым делом я зашёл в книжный магазин. Красивая девушка, что стояла за стойкой, поглядывала в маленькое зеркальце и мазала на губы что-то красное.

— Тётенька, рифмы у вас есть?

Девушка и бровью не повела. Разобрали, наверно, все рифмы.

— А верлибр? — спросил я, понизив голос.

Продавщица повернулась ко мне и посмотрела как на пустое место,

— Не поступали, — с трудом выдавила она из себя. — И не ожидается.

— А что у вас ожидается?

— Не мешай, мальчишка, работать! — взвизгнула девушка. — Иди в культмаг. Ходят тут всякие…

Я вошёл в культмаг. А оттуда послали в хозмаг. «Они вчера только получили товар. Может, и завезли партию». Но и здесь продавец лишь руками развёл:

— Что ты, сынок! Одни алюминиевые тазики привезли. Ни рифм, ни верлибров в этом квартале не ожидается.

Я целый день ходил из магазина в магазин, обошёл скобяные лавки, побывал в мастерских — всё без толку. Кто-то посоветовал сходить на базар: «Чуть переплатите, но зато найдёте всё, что вам нужно. А вы, видать, ищете дефицитный товар». Но и оттуда я вернулся ни с чем. Торговки слушали меня и качали головой.

— Нет, таких нет. Сами бы отхватили дочерям и невестушкам по одной хотя бы штуке. Но ты, сынок, купи лучше японский свитер. Из чистой шерсти. А может, транзистор возьмёшь? «ВЭФ-12»! Первый класс!

Этого только мне и не хватало: купить приёмник и слушать музыку!

Я целый вечер провалялся на койке, с тоской разглядывая какие-то жёлтые подтёки на потолке. Потом это мне надоело. Пусть у меня ни техники, ни рифм, ни ритма, ни даже верлибра нет, но стихи я писать буду! И никто меня не остановит.

За какой-то час я исписал целую кучу бумаги. Вот так-то! Теперь можно и в постель. Недаром же говорят: кончил дело — спи смело.

Утром в девять часов я был в редакции. Джура Джуман сам вышел мне навстречу.

— Опять пришёл, поэт? Ну, как успехи? Пошли дела-то?

— А как же! Всю ночь писал, даже глаз не сомкнул.

— Давай сюда!

— Пожалуйста…

Джура Джуман плюхнулся в кресло, в котором вчера уснул, прочитал мои стихи (опять про себя!), потом, точь-в-точь как в прошлый раз, по очереди, осмотрел мои ноги, живот и впился взглядом в лицо.

— В каком классе ты учишься, поэт?

— Не учусь, — сказал я и прикусил язык: узнает правду, выгонит ещё. — Школу кончил…

— Та-ак. А какого поэта ты любишь?

— Я всех поэтов люблю.

— Хамида Алимджана читал?

— Нет, такого не знаю, — признался я честно. Лучше бы о стихах разговаривал, чем спрашивать, кого я читал.

— С Гафуром Гулямом, надеюсь, знаком?

— А как же! — обрадовался я. — Он мне однажды чуть ухо не оторвал, когда я в колхозный сад залез. Только его не Гафуром Гулямом зовут, а Гафуром Кривым. Он сторожем работает…

— Хорошо хоть, что Кривого Гафура знаешь… — прошептал Джура Джуман и закрыл глаза. Опять, видно, уснул. Я постоял возле него, постоял и тихо пошёл к двери.

— Постой! — взревел вдруг Джура Джуман. — Какой же ты поэт, если не знаешь ни одного поэта?

— Как не знаю? Мамарасула Балту, например, знаю, Сайдуллу, вас, товарищ Джура Джуман, знаю…

— О-о! — простонал Джура Джуман. — Помолчи или я выброшусь в окно!.. Если хочешь писать, молодой человек, иди и читай стихи наших больших поэтов. А ещё, конечно, изучи творчество Пушкина, Лермонтова, Маяковского! Вот так-то, наизусть выучи все стихи. Без этого не только поэтом, человеком не