чакры. Эта практика подобна каменной статуе Будды, сидящего в пустыне. Ничего не происходит, абсолютно ничего.

Понимая, что ничего не происходит, мы начинаем странным образом понимать и другое: происходит нечто величественное. Нет места легкомыслию, нет места поспешности. Мы просто дышим, и мы здесь. В этом есть нечто весьма удовлетворяющее и полезное – как если бы мы хорошо и с удовольствием поели – в противоположность такой еде, когда мы стараемся получить побольше удовольствия. Это очень простое приближение к душевному здоровью.

Сохранились сведения о том, что Будда изучил многие индуистские методы практики медитации. Он сидел, опаляемый кострами, он вступал в связь с энергиями Тантры при помощи визуализации всевозможных предметов; он видел фантомный свет, надавливая на глазные яблоки; зажимая «щи, он слышал жужжание звука, якобы свойственного упражнениям йоги. Он сам прошел через все эти виды практики и понял, что все эти явления суть лишь хитроумные фокусы, а не подлинная медитация, не подлинное самадхи. Может быть, Будда был тупым учеником йоги, лишенным всякого воображения. Однако мы следуем его тупости, его примеру просветленного, самъяксамбудда (т. е. полностью просветленного).

По мере того, как вырабатывался подход Будды к практике медитации, он осознавал, что подобные трюки представляют собой только невротическую аффектацию. Он решил искать то, что просто, что действительно находится здесь же, раскрыть взаимоотношения между умом и телом, раскрыть свои взаимоотношения с подстилкой из травы куша, на которой он сидел, и с деревом бодхи над головой. Он смотрел на свои взаимоотношения со всем окружающим миром очень просто и прямо. Этот подход не был особенно воодушевляющим, не произошло никаких озарений. Однако он принес бодрость. Кто-то спросил Будду на заре его просветления: «Каковы твои свидетельства? Как нам узнать, что ты —просветленный?» Будда коснулся рукой земли: «Эта твердая земля – мой свидетель. Эта плотная земля, именно эта земля – мой свидетель». Здоровое, точное и определенное, свободное от каких-либо эмоций, от каких-либо концепций, от какого бы то ни было легкомыслия, – но опирающееся на то, что есть, – таково состояние пробужденное™. И этому примеру мы следуем в нашей практике медитации.

Поскольку речь идет о Будде, в этом случае важно не само его послание – более существенным оказывается внутренний смысл этого послания. Как последователи Будды, мы обладаем таким подходом, который воплощает идею випашьяна, что буквально означает «инсайт», «прозрение». Инсайт устанавливает связь не только с тем, что вы видите, но также и со скрытым значением видимого, со всей целостностью окружающего пространства и его объектов. Дыхание есть объект медитации, но то окружение, в котором происходит дыхание, также является частью медитационной ситуации.

Затем Будда привел в движение колесо дхармы и провозгласил четыре благородные истины —о страдании, о происхождении страдания, о цели и о пути. Все это было следствием его вдохновенного открытия: он открыл, что существует огромное пространство, в котором пребывает универсальность вдохновения. Существует страдание, но существует также и окружение, в котором возникает это страдание. Все становится более обширным, более открытым. В конце концов, он был не таким уж плохим учеником йоги; возможно, он не был силен в хатха-йоге, но зато видел все вокруг хатха-йоги и пранаямы.

Глубинный здравый смысл Будда проявлял спонтанно. Он не произносил проповедей, не учил в общепринятом смысле этого слова, но по мере раскрытия его сущности внутри у него развивалась энергия сострадания и бесконечные ресурсы великодушия; люди почувствовали это. Такой вид деятельности и есть практика випашьяна, которую мы пытаемся осуществить, т. е. постижение того, что в пространстве существует материя, что материя не предъявляет никаких требований к пространству, а пространство не предъявляет никаких требований к материи.

Это взаимно открытая ситуация. Все основано на сострадании и открытости. Состраданию не свойственна особая эмоциональность в том смысле, что вы должны чувствовать себя плохо, когда кто-то страдает, что вы находитесь в лучшем сравнительно с другими положении и потому обязаны им помогать. Сострадание —это та полнейшая открытость, в которой у Будды не было почвы, не было чувства территории. И это шло настолько далеко, что Будда вряд ли вообще обладал индивидуальностью. Он был всего лишь песчинкой в огромной пустыне. Благодаря своей незначительности он стал просветленным мирового масштаба, ибо в его достижении не было никакой битвы. Дхарма, которой он учил, была бесстрастной, лишенной агрессивности. А страсть полна желания, она рвется на чужую территорию.

Поэтому, если мы следуем пути Будды, наша практика медитации оказывается практикой бесстрастия, неагрессивности. Она противостоит духу обладания и агрессивности: «Это мое духовное путешествие, и я не хочу твоего вмешательства. Прочь с моей территории!» Духовность, или видение випашьяна, – это перспектива с широким полем зрения; там вы можете свободно приходить и уходить, ваши отношения с миром открыты. Это абсолютное ненасилие.

Как мы выяснили выше, скука весьма важна в практике сидячей медитации; для достижения глубин медитационной практики нет другого пути, кроме скуки. Но в то же время мы должны взглянуть еще раз на нашу потребность в свидетельствах. Даже переживание скуки или близость с ней могут сами по себе стать еще одной хитростью, еще одним способом создать чувство покоя, чувство уверенности в практике медитации. Итак, кроме переживания скуки, необходимо иметь дело еще с чем-то; и это «что-то еще» – ситуации повседневной жизни, в которых заключены любовь, ненависть, подавленность и так далее, т. е. тонкие, но главнейшие эмоции.

Даже если мы научимся легко осуществлять практику випашьяна, связанную с дыханием, мы все же не в состоянии игнорировать эту обширную сферу возможных и неожиданных помех. Вы можете закончить идеальный сеанс сидячей медитации, во время которого испытали настоящую скуку, а затем вы идете в гостиную, собираетесь позвонить по телефону своему другу – и вдруг обнаруживается, что вы не заплатили по счету за телефон и его у вас отключили; вы приходите в ярость: «Но ведь я же не виноват, что жена куда-то засунула счет!», или «Они не имеют права делать это!», или еще что-нибудь в том же духе.

Подобные мелкие события происходят постоянно. Переживая эти ситуации, мы начинаем понимать, что наша практика ориентирована на свидетельства и что у нас существует вера в какую-то изначальную гармонию. Проблемы повседневной жизни —прекрасный способ разрушить наши свидетельства, покой и уверенность; они позволяют нам войти в контакт с нашими эмоциями.

Мы, возможно, способны увидеть простоту процесса рассудочного мышления, однако существуют очень сильные эмоции, работа с которыми чрезвычайно сложна и требует серьезного напряжения. Работая с эмоциями, мы имеем дело не только с пятой скандхой, «осознанием», но также и с четвертой скандхой, «понятием», или «интеллектом». Эмоции состоят из энергии, которую можно сравнить с водой, и из дуалистического процесса мышления, который подобен пигменту или краске. Когда смешаны энергия и мысль, они становятся живыми и красочными эмоциями. Мышление сообщает энергии особое присутствие, чувство связи, делающее эмоции живыми и сильными. Эмоции беспокойны, болезненны и разрушительны, и основная причина здесь в том, что наши взаимоотношения с эмоциями не вполне ясны.

На уровне пятой скандхи структура эго стала настолько действенной, что возникает конфликт между управлением эго и самим основным неведением – как если бы царский министр стал более могущественным, чем сам царь. Кажется, это и есть тот момент, когда эмоции становятся болезненными – поскольку вы не вполне уверены в том, каковы ваши взаимоотношения с эмоциями. Существует огромный конфликт, чувство, что ваши эмоции подавляют вас, что вы теряете свою изначальную тождественность, свой центр управления.

Итак, болезненность эмоций проистекает из этого конфликта: взаимоотношения с ними всегда амбивалентны. Однако если человек по-настоящему способен на полную и основательную близость с эмоциями, тогда они перестают быть внешней проблемой. Тогда мы способны войти в очень тесное соприкосновение с ними, с борьбой между нами и ими; тогда мы и наши проекции, мы и внешний мир – все это становится прозрачным. Такой подход заключает в себе устранение дуалистических преград,