«глюкоза». Руди сказал ей, что ее муж — невероятный умница.

— Невероятный, — повторил он. — Некоторые высококлассные доктора медицины, которым случалось меня латать, не знают о медицине и половины того, что знает ваш муженек.

— О, благодарю вас. — Худое лицо Клинтона зарделось от удовольствия. — Эх, вот если бы еще местные жители были бы обо мне столь же высокого мнения.

— Да? Вы хотите сказать, что они его не разделяют?

— Ну...

— Не разделяют, — коротко вставила жена. — Они считают его болваном.

Клинтон сощурился на нее из-за стекол очков. Он то ли не почувствовал обиды, то ли уже давно смирился с подобными обидами; несомненно последнее, решил Руди.

— Ну, Фрэн, — мягко сказал он. — Я бы выразился несколько по-другому. Просто у них косные взгляды, и, гм, молодой человек вроде меня, который, вероятно, больше интересуется теорией заболеваний, чем врачебной практикой, ну...

— Так ведь на этом месте свет клином не сошелся, — сказал Руди. — Если у людей не хватает ума, чтобы вас оценить, почему бы вам не отправиться куда-то, где ума у людей хватает?

— А где... где хватает? — Доктор поколебался. — Боюсь, я не знаю, гм, где...

Руди на какое-то время оставил эту тему. Он спросил, как доктор находит его состояние, и Клинтон ответил, что оно отличное.

— Вы чудесно сложены, мистер Торренто. Можно даже сказать — ха-ха! — что вы сложены как лошадь.

— Ха-ха, — сказала Фрэн Клинтон. — Это просто здорово, Гарольд.

— Это классно, — сказал Руди. — Но как насчет перевязей, Клинтон, раны? Как часто мне следует ее обрабатывать?

— Ну, наверное, раза два в день. Это — гарантия от каких-либо неожиданностей.

— Что ты имеешь в виду под неожиданностями?

— Ну, гм, жар. Любые признаки гангрены или нагноения. Но я уверен, что ничего этого не будет. Только содержите ее в чистоте и перевязывайте два раза в день следующие два дня — и... и... — Он вдруг осекся. Потом продолжил, избегая встречаться глазами с Руди: — Впрочем, если хорошенько подумать, для вас, возможно, было бы разумнее... вообще ее не трогать. Это может, знаете ли, разбередить рану. Помешать ее заживлению.

— Может быть. — Руди кивнул. — Я не знаю. Ты, наверное, не стал бы меня дурачить, Клинтон, а, старичок?

— Д-дурачить? Да с чего бы я стал...

— А с того, что ты хочешь поскорее от меня избавиться, и рассудил, что если за мной потребуется какой-то уход, то выбор падет на тебя. — Руди достал из-за пояса тяжелый пистолет 38-го калибра, покрутил его, держа за спусковую скобу, и шмякнул рукояткой о ладонь. Свирепо ухмыляясь, он прицелился доктору в живот. — А теперь, может быть, тебе лучше еще раз хорошенько подумать, — сказал он. — Просто как следует подумать и выложить мне все как на духу. Нужен будет потом за мной уход или нет?

— В-вам... в-в-в... — Это было все, что смог выдавить из себя доктор.

— Нужен или нет, а? — Руди снова взмахнул пистолетом и сунул его обратно за пояс. — Так вот, это все, что я хотел знать. Ты только не пытайся со мной ловчить, и у тебя будет не больше неприятностей, чем у блохи в собачьей конуре. Так вот, — бросил он мимоходом, — сдается мне, ты хочешь, чтобы я убрался отсюда.

Клинтон кивнул чуть виновато, опускаясь на брезентовый походный стул:

— Ну, вы так обещали, мистер Торренто. Вы сказали, что...

— И я сдержу свое обещание, — солгал Руди, — если тебе этого хочется. Я уйду, а ты позовешь легавых, и...

— Н-нет! Нет, мы не станем, мистер Торренто! Я...

— ...а потом, может быть, сегодня ночью, а может быть, годиков эдак через пять, к тебе нагрянут гости. Наверное, это буду я, потому что у меня слава человека, который выбирается из всяких передряг. Но если у меня это не получится, это будет кто-нибудь из моих корешей. Как бы там ни было, к тебе придет гость — как было с тем парнем, что настучал на Вилли Саттона[2]. И ты знаешь, что он с тобой сделает, Клинт, с тобой и с твоей душечкой, прежде чем он окажет вам большую услугу, прикончив вас?

Он рассказал им, попугал тем, что случится, по-волчьи скаля зубы, не сводя с них пристального, немигающего взгляда рептилии. Он закончил беседу, и внезапное молчание было подобно крику.

Капелька пота скатилась, поблескивая, с носа ветеринара. Его жена судорожно глотала воздух и зажимала ладонью рот, говоря через сплетенные пальцы.

— Мы... Не вызовет он никакую полицию, — сказала она с побелевшим лицом. — Пусть он только вид подаст, что собирается это сделать, и я его своими руками удушу!

— Ну, может быть, он считает, что должен это сделать, — сказал Руди. — На меня спустили всех собак. Мне нужна медицинская помощь. Скажи, что у меня три шанса к одному выкарабкаться, и то для меня это будет достаточно хорошо. Ты так не считаешь, Клинтон?

Клинтон откашлялся. Он открыл рот, хотел было что-то сказать, потом снова его закрыл. Руди фальшиво улыбнулся ему:

— Это из тех предложений, когда согласишься — плохо, а не согласишься — еще хуже, — да, Клинт? Кликнешь легавых — и ваши с Фрэнни дни сочтены. Не сделаешь этого — и все равно тебе хана. У них на меня достаточно, чтобы шесть раз поджарить на электрическом стуле. А значит, вам с Фрэн, как соучастникам, светит лет эдак сорок или пятьдесят.

— С-соучастникам? — заикаясь, проговорил доктор. — Но как они узнают, что...

— Я им расскажу, — бодро сказал Руди. — Я назову вас соучастниками.

— Н-но... но почему? После того, как мы помогли...

— Потому что сдается мне, что вы лохи, — сказал Руди, — а с лохами я быстро выхожу из себя. У меня предложение...

Клинтон в замешательстве покачал головой. Не зная, что делать, он с надеждой посмотрел на свою жену. В выражении ее лица произошла какая-то не поддающаяся определению перемена, что-то такое, что заставляло холодеть от шока и в то же время казалось совершенно естественным для нее. У него возникло такое чувство, что он не видел ее никогда такой прежде; что перед ним незнакомый ему человек, а для Торренто вроде старая приятельница.

— В чем, — сказала она, — в чем заключается твое предложение, Руди?

— А ты как думаешь? В том, чтобы ты и мальчик Клинт отправились со мной.

— И?..

— Я раскошеливаюсь на новую машину. Я оплачиваю все расходы и не поскуплюсь на такие мелочи, как норковая шубка. Ты получишь все, что ни пожелаешь, как только мы будем в безопасности и сможем это купить. Ты поедешь через всю страну первым классом, а когда доберемся до Калифорнии, там тебя будет ждать приз в десять штук.

Ее глаза мягко заблестели.

— Неплохо звучит, — промурлыкала она. — Это очень даже неплохо звучит, Руди.

— Еще бы, — сказал Руди. — Это просто отлично. Большие бабки, новая машина и шикарная поездка. И ни малейшего шанса, что нас сцапают. Клинт делает мне перевязки, так что никто не видит, что там у меня, — я попал в тяжелую аварию, понятно? Потом...

— Я не стану этого делать. — У Клинтона наконец прорезался голос. — Мы не поедем с вами, мистер Торренто.

— Да заткнись ты! — Жена посмотрела на него с яростью. — Кажется, я могу сказать, как мы поступим!

— Да ладно тебе, смотри на вещи проще, — посоветовал Руди. — Что плохого в этой сделке, Клинт? Я думал, тебе это понравится, но, может быть, я могу немного ее подсластить.

— Что в ней плохого? — Доктор яростно замахал руками. — Да... да все плохо! Я уважаемый гражданин, профессионал. Я просто не могу бросить все, что у меня есть, и отправиться колесить по стране