мир загадили, — говорил он — Какой мир! Ты посмотри, какой мир!..
Гай глядел ему через руку. В этом альбоме не было никаких ужасов, просто пейзажи разных мест, удивительной красоты и четкости цветные фотографии — синие бухты, окаймленные пышной зеленью, ослепительной белизны города над морем, водопад в горном ущелье, какая-то великолепная автострада и поток разноцветных автомобилей на ней, и какие-то древние замки, и снежные вершины над облаками, и кто-то весело мчится по снежному склону горы на лыжах, и смеющиеся девушки играют в морском прибое…
— Где это все теперь? — говорил Максим. — Куда вы все это девали, проклятые дети проклятых отцов? Разгромили, изгадили, разменяли на железо… Эх, вы… человечки… — Он бросил альбом на стол. — Пошли.
Он с яростью навалился на дверь, со скрежетом и визгом распахнул ее настежь и зашагал по коридору.
На палубе он спросил:
— Есть хочешь?
— Угу… — ответил Гай.
— Ладно, — сказал Максим. — Сейчас будем есть. Поплыли.
Гай выбрался на берег первым, сразу же снял сапог, разделся и разложил одежду на просушку. Максим все еще плавал, и Гай не без тревоги следил за ним: очень уж глубоко нырял друг Мак и очень уж подолгу оставался под водой. Нельзя так, опасно так, как ему воздуху хватает?.. Наконец, Максим все-таки вышел, волоча за жабры огромную мощную рыбину. У рыбины был обалделый вид, никак она понять не могла, как же это ее словили голыми руками. Максим отшвырнул ее подальше в песок и сказал:
— По-моему, эта годится. Почти неактивна. Тоже, наверное, мутант. Прими таблетки, а я ее сейчас приготовлю. Ее можно сырой есть, я тебя научу, — сасими называется. Не ел? Давай нож…
Потом, когда они наелись сасими — ничего не скажешь, оказалось вполне съедобно, — и улеглись нагишом на горячем песке, Максим после долгого молчания спросил:
— Если бы мы попали в руки патрулей, сдались бы, куда бы они нас отправили?
— Как — куда? Тебя — по месту воспитания, меня — по месту службы… А что?
— Это точно?
— Куда уж точнее… Инструкция самого генерал-коменданта. А почему ты спрашиваешь?
— Сейчас пойдем искать гвардейцев, — сказал Максим.
— Танк захватывать?
— Нет. По твоей легенде. Ты похищен выродками, а воспитуемый тебя спас.
— Сдаваться? — Гай сел. — Как же так?.. И мне тоже? Обратно под излучение?
Максим молчал.
— Я же опять болванчиком заделаюсь… — беспомощно сказал Гай.
— Нет, — сказал Максим. — То-есть, да, конечно… но это уже будет не так, как прежде… Ты, конечно, будешь немножко болванчиком, но ведь теперь ты будешь верить уже в другое, в правильное… Это, конечно, тоже… хорошего мало… но все-таки лучше, много лучше…
— Да зачем? — с отчаянием закричал Гай. — Зачем это тебе нужно?
Максим провел ладонью по лицу.
— Видишь ли, Гай, дружище, — сказал он. — Началась война. То ли мы напали на хонтийцев, то ли они на нас… Одним словом, война…
Гай с ужасом смотрел на него. Война… ядерная… теперь других не бывает… Рада… Господи, да зачем это все? Опять все сначала, опять голод, горе, беженцы…
— Нам нужно быть там, — продолжал Максим. — Мобилизация уже объявлена, всех зовут в ряды, даже нашего брата воспитуемого амнистируют и — в ряды… И нам надо быть вместе, Гай. Ты ведь штрафник… Хорошо бы мне попасть к тебе под начало…
Гай почти не слушал его. Вцепившись пальцами в волосы, он раскачивался из стороны в сторону и твердил про себя: «Зачем, зачем, будьте вы прокляты!.. Будьте вы тридцать три раза прокляты!»
Максим тряхнул его за плечо.
— А ну-ка возьми себя в руки! — сказал он жестко. — Не разваливайся. Нам сейчас драться придется, разваливаться некогда… — Он встал и снова потер лицо. — Правда, с вашими окаянными башнями… Но ведь война — ядерная! Массаракш, никакие башни им не помогут…
— Поторапливайтесь, Фанк, поторапливайтесь. Я опаздываю.
— Слушаюсь. Рада Гаал… Она изъята из ведения господина государственного прокурора и находится в наших руках.
— Где?
— У вас, в особняке «Хрустальный лебедь». Считаю своим долгом еще раз выразить сомнение в разумности этой акции. Вряд ли такая женщина может помочь нам управиться с Маком. Таких легко забывают, и Мак…
— Вы считаете, что Умник глупее вас?
— Нет, но…
— Умник знает, кто выкрал женщину?
— Боюсь, что да.
— Ладно, пусть знает… С этим все. Дальше?
— Сенди Чичаку встречался с Дергунчиком. Дергунчик, по-видимому, согласился свести его с Тестем…
— Стоп. Какой Чичаку? Лобастый Чик?
— Да.
— Дела подполья меня сейчас не интересуют. По делу Мака у вас все? Тогда слушайте. Эта чертова война спутала все планы. Я уезжаю и вернусь дней через тридцать-сорок. За это время, Фанк, вы должны закончить дело Мака. К моему приезду Мак должен быть здесь, в этом доме. Дайте ему должность, пусть работает, свободы его не стесняйте, но дайте ему понять — очень, очень мягко! — что от его поведения зависит судьба Рады… Ни в коем случае не давайте им встречаться… Покажите ему институт, расскажите, над чем мы работаем… в разумных пределах, конечно. Расскажите обо мне, опишите меня, как умного, доброго, справедливого человека, крупного ученого. Дайте ему мои статьи… кроме совершенно секретных. Намекните, что я в оппозиции к правительству. У него не должно быть ни малейшего желания покинуть институт. У меня все. Вопросы есть?
— Да. Охрана?
— Никакой. Это бессмысленно.
— Слежка?
— Очень осторожная… А лучше не надо. Не спугните его. Главное — чтобы он не захотел покинуть институт… Массаракш, и в такое время я должен уезжать!.. Ну, теперь все?
— Последний вопрос, извините, Странник.
— Да?
— Кто он все-таки такой? Зачем он вам?
Странник поднялся, подошел к окну и сказал, не оборачиваясь:
— Я боюсь его, Фанк. Это очень, очень, очень опасный человек.
17
В двухстах километрах от хонтийской границы, когда эшелон надолго застрял на запасных путях возле какой-то тусклой заплеванной станции, новоиспеченный рядовой второго разряда Зеф, договорившись по-хорошему с охранником, сбегал к колонке за кипятком и вернулся с портативным
