заметались внутри люди. Тени заскользили по окнам. Послышался женский плач, захлопали двери, залаяла спросонья испуганно и злобно дворовая собака Мушка.

Дом у церкви принадлежал отцу Дмитрию. И не стало в этом доме ни сна, ни покоя никому, едва лишь милиция сообщила родным, что отец Дмитрий убит.

Было освещено окно и еще в одном доме, отделенном от дороги прудами и лесом, некогда так похожим на тенистый парк. Ночью разглядывать этот дом было напрасным занятием. Осмотр лучше было отложить до утра. Дом был большим, совершенно темным. Только в правом флигеле его желтел освещенный квадрат окна. Заглянув в окно, можно было увидеть комнату: к окну придвинут круглый стол из карельской березы, покрытый скатертью. На столе стояла бронзовая лампа «Сатир и нимфа» под белым шелковым абажуром.

За столом над раскрытым журналом «Восточная коллекция» сидела женщина лет сорока пяти — полная, в очках. У женщины — не красивой, но и не уродливой — были очень густые темно-русые волосы с проседью, подколотые сзади в пучок. Женщина куталась в синюю вязаную кофту и давно уже не читала журнал. Она тревожно вглядывалась в темноту за окном. Как и покойный отец Дмитрий, как и доктор Волков, эта женщина была хорошо известна в округе, хотя была не местной, а приезжей. К чему не могли до сих пор привыкнуть в Тутышах и в Воздвиженском, так это к имени женщины. Звали ее Долорес Дмитриевна, хотя среди предков ее никогда не было ни одного испанца, и Испанию она и в глаза не видела даже по туристической визе. Фамилия Долорес Дмитриевны была самая обыкновенная — Журавлева.

Где-то в доме громко хлопнула дверь, послышались шаги. В комнату, освещенную одной только старинной бронзовой лампой, вошла еще одна женщина — по виду ровесница Журавлевой. Но она была стройнее, выше ростом, суше и гораздо энергичнее на вид. У нее была модная стрижка. Волосы выкрашены в приятный для глаз темно-каштановый цвет, лицо властное, умное, ухоженное и решительное. Она, видимо, пришла с улицы, так как была в кроссовках, фиолетовом спортивном костюме и белой куртке. Долорес Дмитриевна стремительно обернулась на звук шагов.

— Ну? Наташа, узнала что-нибудь? — спросила она жалобно и тревожно.

— Господи, у кого тут что узнаешь? — Женщина в куртке, которая только для одной Долорес Дмитриевны, своей старой подруги, была просто Наташа, а для всех остальных Наталья Павловна Филологова, пересекла комнату, подошла к окну. — Просто мрак какой-то. У Малявина свет не горит. Я понятия не имею, где он. Сотовый его не отвечает. Вроде бы он никуда и не собирался сегодня после обеда, а? Я не слышала, чтобы его машина проезжала. Но знаешь, что-то точно случилось. Я сирену милицейскую слышала. И потом, эти их синие огни. Вроде бы в ту сторону поехали, — Наталья Павловна неопределенно махнула рукой.

— А может, это «Скорая» к отцу Дмитрию была? У него ведь теща совсем плоха. Может, с ней что? — спросила Долорес Дмитриевна.

— Да нет же, это не «Скорая», — Наталья Павловна вглядывалась в черноту ночи. — Это милиция, такие вещи не перепутаешь. Что-то случилось.

— А вдруг с ребятами что? — Долорес Дмитриевна даже привстала. — Может, все-таки нам стоит пойти, выяснить?

— Куда пойти? Вот ты всегда так — говоришь, лишь бы сказать. Куда пойти-то? Я до конца главной аллеи почти дошла — темень, дождь, ямы везде нарыты. Того и гляди куда-нибудь провалишься. И почему обязательно что-то должно случиться с ребятами? Они уже взрослые, женихи! А что… разве они до сих пор еще не вернулись?

— Нет. В том-то и дело! А уже почти одиннадцать.

— Ну для Вальки твоего это еще совсем детское время. А он сказал, куда они пошли?

— Сказал, что в дом отдыха — там Интернет-кафе какое-то открылось.

— Часа не могут прожить без своего Интернета, — Наталья Павловна покачала головой. — Нет, подруга, мы раньше не были такими. И если увлекались, то совсем другими вещами. Интересно, что все- таки случилось?

— А ты, когда с автобуса шла, ничего не видела?

— Нет, представляешь, у меня, как назло, зонт сломался. Мой последний приличный зонт. Тот, что я из Парижа привезла. Теперь раскошеливаться придется на новый.

— И наших никого нет, — Долорес Дмитриевна заломила руки. — Кто бы мог съездить, разузнать. Кстати, Леша наш машину вроде починил.

— Неужели? Наконец-то.

— Часов до пяти все с мотором возился. Потом сел и куда-то уехал.

— Куда?

— Понятия не имею. Я хватилась — творога на завтра нет, масла сливочного тоже не осталось. Думала, он приедет — довезет меня до магазина в Воздвиженское, так и не дождалась, пришлось пешком идти. Может, позвоним кому-нибудь, Наташа, узнаем?

— Кому? Ну кому мы позвоним? Роману Валерьяновичу? Он в Москве, стоит ли его из-за таких пустяков беспокоить? Волкову? Ты его сотовый помнишь?

— Ой нет, был записан у меня где-то…

— И я нет, а он ведь нам давал свою визитку. Вообще, зачем кому-то звонить среди ночи? Всегда ты, Дали, выдумаешь бог знает что. Ничего плохого не произошло Мы ведь просто тешим свое праздное любопытство.

— Мне что-то на сердце беспокойно, Наташа.

— Брось. Это все нервы, усталость. С этим ремонтом, строительством у всех голова кругом идет. И потом, осень пришла, дождь за окном, ночь. Здесь все это острее ощущаешь, не то что в городе. В Поленове, помнишь, тоже было поначалу неуютно, а потом как мы там работали, как жили славно!

— В Поленове, Наташа, было совсем не так. И там мы пробыли всего две недели. А тут живем уже с мая. И я… я уже начала сомневаться.

— В чем ты начала сомневаться?

— Ну хорошо ли я сделала, что привезла и Валю сюда.

— Нет, лучше ему было бы остаться одному в Москве. Одному в квартире! Ну ты и скажешь тоже. Это парню-то девятнадцатилетнему!

— Нет, конечно… Я понимаю, свобода, соблазны… Но он и здесь тоже…

— Тут он работает. Слава богу, не болтается по клубам, а работает и зарабатывает деньги, занимается делом.

— Но его сверстники учатся.

— А он у тебя разве не учится на заочном?

— Учится, но… Ох, какая же это учеба? И потом этот Леша Изумрудов… Он, конечно, милый, хороший парень, но… Наташа, я давно хотела спросить тебя. Положа руку на сердце, ты… ничего не замечала за ним и за…

— Я тебе уже говорила: я ничего не замечала. Я не имею привычки следить и собирать глупые бабьи сплетни. И ради бога, родная моя, выбрось ты всю эту чушь из головы!

За окном послышались громкие молодые голоса. Услышав их, Долорес Дмитриевна встрепенулась и облегченно вздохнула.

— Идут. Оба. Как ни в чем не бывало, — Наталья Павловна сняла наконец куртку, которую до этого все не снимала. — Ну сейчас, может быть, что-то и узнаем. Может, мальчикам что-то известно про эти ночные приезды милиции.

Лыковы жили на Автозаводской. Сколько себя помнил Иван Лыков — Лыковы всегда жили на Автозаводской. Возвращаясь домой сначала из школы, потом из института, затем с работы, Иван Лыков видел всегда одно и то же — мост с грохочущими по нему бензовозами и огромные цеха ЗИЛа. Первая