закадычный друг Валя Аверин: «Ты, Гней, дурного не подумай, Семен тебе говорит, что в молодости сам к бабам неравнодушным был. Как говорится, по феминам шастал. Это дело молодое, а возьмешь девку за себя, станешь серьезнее, детишки пойдут, хозяйством обзаведешься. А я тебя могилки копать научу, без куска хлеба, друг Гней, не останешься!» «О Валентине, — возразил ему Гней Квин. — Дело воина убивать врагов, а не копать для них могилы». 'За убивать у нас в тюрьму сажают, — сказал Аверин. — Не хочешь могилки копать, иди в менты. Самая для бывшего легионера работа! «По мне — хоть коров пасти, — пылко сказал римлянин. — Лишь бы Эллен согласилась в моем доме шерсть прясть». Аверин усмехнулся. «Будешь за коровьи хвосты держаться, — сказал он, — быстро один останешься. У нас профессия пастуха для убогих, крепкому мужику и профессия подходящая требуется». Они с Эллен уже строили семейные штаны, и Гней Квин Мус обещал возлюбленной пойти в вечернюю школу и окончить ее экстерном, да и против семейной фамилии Широков не особенно возражал. В Риме был он Гнеем Квином Мусом, а в Бузулуцке станет Геной Широковым. Неплохо звучало, совсем неплохо — Геннадий Квинтович Широков. И что гладиаторскому сироте были римские пенаты?

Ноги Гнея Квина Муса по прозвищу Челентано шли вперед, а душа оставалась далеко позади, в скрытом пеленой дождя Бузулуцке, где рыдала, уткнувшись в подоконник, Леночка.

Гней Квин Мус поднял тоскливый взгляд и встретился глазами с хмурым и полным нежелания продолжать путь взглядом центуриона.

Птолемея Приста Гней Мус уважал. Центурион в бою за спинами других не отсиживался, раненых на боле боя не бросал, славословий в адрес цезаря и начальства не высказывал. Не зря же молодые легионеры сочинили в честь таких людей, как центурион, ставшую популярной в Бузулуцке песню:

Слава — удел немногих. Смерть чаще настигает воина в курятнике, из которого надо обязательно выбить уже никому не нужного неприятеля. Больше всего солдат погибло не в массовых сражениях, а при событиях незначительных и малозаметных историкам.

Что с того, что после твоей гибели ее воспоют поэты и воплотят в масштабных полотнах художники? Кто помнит Брюса Корнелия Сульпиция, павшего в битве при Пренесте, да и кто теперь помнит, во имя чего велась эта битва?

Кто помнит Марка Клавдия Марциелла, попавшего в засаду и убитого неприятелем? Никто уже не помнит, кто был его неприятелем и почему этот неприятель устроил коварную засаду. В черную Лету канули и победители, и побежденные.

Гнею Квину Мусу не хотелось в безвестное прошлое. Ему нравилось в настоящем. Ему хотелось остаться с Леночкой Широковой. Что влюбленному цезарь? Только еще одна досадная помеха в любви.

И Гней Квин Мус остановился. Остановилась и вся походная колонна легионеров. Центурион не поторопил их своим зычным голосом. Впервые в жизни центурион выжидал. А может быть, он просто не видел впереди врага, с которым надо было сражаться?

Молчали корникулярии, подставляя ливню однорогие шлемы и воткнув в жидкую землю шесты с командными ладошками и значками легиона.

Молчали легионеры, хмуро вслушиваясь в грозовые раскаты над Доном.

Молчали Плиний Кнехт и Ромул Луций, которым совсем не было нужды уходить с легионом в прошлое. Уж они-то там точно ничего не оставили.

Автомашина, в которой ехало районное руководство, притормозила, юзом скользя по лужам.

Над Меловой робко и неровно вспыхивала радуга; она дрожала, гасла и загоралась вновь, и в центре ее над мокрой и оттого кажущейся серой вершиной плясало марево, овитое голубоватыми струйками молний.

Районное начальство бежало к вершине, размахивая руками и призывая легионеров. Бежал Митрофан Николаевич Пригода, одной рукой придерживая черную велюровую шляпу. Бежал председатель исполкома Иван Акимович Волкодрало, зычно и хрипло призывая легионеров следовать за ним. Бежал председатель райпотребкооперации Иван Семенович Сафонов, одной рукой заманивая легионеров. Другой рукой он прижимал к груди большой весело позвякивающий и булькающий пакет. Бежал начальник районной милиции Федор Борисович Дыряев, одной рукой придерживая фуражку, а другой — прыгающую на поясе кобуру со служебным пистолетом. Рядом с ним трусил учитель рисования Степан Николаевич Гладышев, на бегу натягивая на мокрую лысину измятый берет. Мелкой рысью поспешал за ними экстрасенс Онгора, всем своим видом показывая, что бежит лишь из чувства коллективизма.

Легионеры молча смотрели на бегущих бузулуцких руководителей, не изъявляя желания догнать их и даже перегнать по пути во вчерашний день.

— Сюда! Товарищи римляне! Сюда! — закричал Митрофан Николаевич, делая вполне понятные знаки рукой. — Быстрее, товарищи! Быстрее, квириты!

Взгляды легионеров обратились к центуриону. Птолемей Прист молчал. Яростный и гневный Юпитер рвал над их головами небесную парусину, пытаясь открыть легионерам обратную дорогу к славе и смерти.

Центурион молчал. Что он мог сказать? Разве что подать еще одну никому не нужную команду?

Ударила молния.

Мутные вихри под радугой взвились, языки пустоты лизнули вершину Меловой. «Товарищи римляне-е-е-е! — донесся слабый голос первого секретаря райкома партии. — Сюда-а-а! Сюда, товарищи!»

Центурион ткнул рукой в первых попавшихся под руку легионеров.

— Ты! И ты! Вернуть их! Мы… остаемся!

Плиний Кнехт и Ромул Луций спринтерами рванули к вершине Меловой. Промедлить значило подвергнуться очередному наказанию. Это было выше оставшихся у них душевных сил. Уж лучше смерть от молнии на вершине холма!

Легионеры молча смотрели вслед бегущим товарищам. За шумом дождя не каждый расслышал, что сказал центурион, но каждый надеялся, что он сказал именно то, чего они все ждали.

Мутные вихри закружились над Меловой, захватывая мечущиеся человеческие фигурки. Прогрохотал гром. Над вершиной Меловой высветилось призрачное голубоватое и ветвистое дерево, достигающее темных туч. Голубоватые ветви этого фантастического дерева мерцали, и вместо листвы на ней горели многочисленные голубоватые огоньки. Вокруг этого чудесного дерева многоцветно вспыхивала гигантская радуга. Легионеры изумленно смотрели на открывшуюся перед ними изнанку Вселенной.

Радуга над вершиной Меловой погасла.

Гней Квин Мус вышел из рядов и швырнул меч к ногам центуриона

— …, — убежденно сказал он по-русски и повернулся к легионерам — Вы, квириты, как хотите, а я остаюсь!

Центурион посмотрел вперед. Человеческих фигурок на вершине Меловой не было видно, и это обстоятельство придало центуриону уверенности.

— Легион! — крепнущим голосом сказал он, и лица легионеров с надеждой повернулись к начальнику. — Кругом! — подал центурион Птолемей Прист свою последнюю команду. — В город ша-а-гом! Марш!