После того как он поставил себя по другую сторону баррикады, наиболее логичным для него было бы больше не посещать трех лиц, представлявших вражеский стан: губернатора, комиссара полиции и прокурора. Все же он решил обойти их всех, гонимый смутным инстинктом, стремлением порисоваться или надеждой.

У прокурора все было довольно просто. Гостю подали одну за другой три стопки виски, и хозяин прочитал ему резкую проповедь.

— Вы, милый мой, легко можете пойти ко дну. Меня это не касается. Но попытайтесь же вовремя остановиться! Адель — красотка. В постели ничего лучшего не надо. А вообще — грош ей цена. Понятно?

И Тимар при всей своей самоуверенности поспешил уйти.

А у губернатора его ждал грубый удар. Когда он сидел в приемной, в кабинет вошел бой, которого он хорошо знал, и Тимар услыхал, как губернатор, не понижая голоса, произнес:

— Скажите этому господину, что я очень занят и не знаю, когда смогу его принять.

Тимар сохранил невозмутимый вид, только уши у него покраснели. Он привык — даже тогда, когда за ним никто не следил, — натягивать на лицо равнодушную улыбку.

Пройдя по набережной в обратном направлении, он возвратился в окутанный полумраком отель. Адель за кассой, столующиеся. Он продолжал вести себя как обыкновенный жилец, ел вместе с другими, и между ним и хозяйкой нельзя было заметить ни малейшей близости.

Он кричал, как Буйу или Косоглазый:

— Адель! Рюмку перно!

Его научили пить перно. Он усвоил себе и другие привычки, которые приобрели священность обрядов.

Например, в полдень, прежде чем сесть за стол, он играл партию в кости и угощал партнеров рюмкой перно. Вечером, сразу же после обеда, отводили два столика для игры в белот, и Тимар просиживал здесь до самого конца. Время от времени он или кто-нибудь другой кричал:

— Адель! Всем того же самого.

И так вплоть до условного языка, который ему пришлось изучить. Иной раз завсегдатаи обменивались взглядом, означавшим: «Он делает успехи!»

Случалось, Тимар испытывал к себе отвращение за то, что сидит час за часом с картами в руках, отяжелевший от алкоголя, в притупляющей жаре зала.

В такие минуты он становился обидчив, делал из мухи слона.

В общем, он больше не принадлежал к стану официальных лиц, не желал встречаться с представителями власти и серьезными людьми. С другой стороны, проживи он так хоть двадцать лет, он не стал бы похож ни на лесорубов, ни на толстобрюхого счетовода, которые за картами пользовались целым словарем выражений, неизвестных Тимару. После того как закрывали ставни и запирали двери, Адель первая со свечой в руке поднималась по лестнице: движок к тому времени прекращал подачу электричества. На площадке, как обычно, Тимар в нерешительности останавливался. Адель оборачивалась и смотрела на него. Иногда он говорил:

«Спокойной ночи!» Она отвечала ему теми же словами, протягивала свечу и уходила к себе, не поцеловав и даже не пожав руки. Иногда он почти беззвучно шептал:

«Заходи!» Она догадывалась по едва заметному движению губ, непринужденно входила к нему, ставила свечу на туалет, откидывала москитную сетку, стелила постель и ложилась, терпеливо ожидая его.

— Ты устал?

— Нет.

Он не хотел поддаваться усталости. На самом деле он едва держался на ногах, хотя не работал и ни к чему не прилагал особых усилий. Должно быть, усталость вызывало пониженное давление, оно же приводило к ощущению пустоты в голове и смутной тревоги, от которой он начинал дрожать, словно над ним нависла какая-то угроза.

Часто, сжимая Адель в объятиях, он задавал себе вопросы, остававшиеся без ответа. Любит ли она его?

Какую любовь эта женщина может питать к нему? Обманывает ли она его? Обманет ли в будущем? Из-за чего она убила Тома? Из-за чего…

Но Жозеф ни о чем не спрашивал: не хватало смелости. Он боялся ответов, потому что дорожил ею. Когда в одиночестве он бродил по набережной, стоило ему вспомнить о ее голом под платьем теле, как он начинал смотреть на всех мужчин с ненавистью.

Больше всего его тревожил ее взгляд. С некоторого времени Адель подолгу глядела на него. Даже в темноте, обнимая ее, он чувствовал этот взгляд. Со своего места за стойкой она разглядывала его во время еды. Разглядывала и за игрой в белот или занзи. И этот взгляд судил, быть может, снисходительно, но судил!

Что она думает о нем? Да, это ему очень хотелось знать.

— Не следует пить перно. Оно тебе вредно.

Но он все равно пил. Именно потому, что был не прав, а она — права.

Чтобы покончить с формальностями, нужно было дождаться документов из Парижа. Они прибыли пароходом уже пять дней назад. Тимар не пожелал выйти на мол. Из своей комнаты он видел на рейде французский пароход и следил взором за его катером, направившимся к берегу.

— Раз отель продан, ничто не мешает нам отправиться хоть завтра, — сказала ему Адель. — До концессии на лодке всего день пути.

Но они не уехали ни в этот день, ни на следующий.

Тимар собирался в путь неохотно, выискивал предлоги для отсрочек, затягивал приготовления.