отец Арно поднялся к судовому врачу — они должны были ехать в его каюте…

— Да-да, мой дед был главным инженером пароходства, и этот врач был старый друг деда…

— И врач объяснил ему, что у Наташи, Натальи… как ты сказал? Алекс…

— Алексеевны, это не важно, продолжай.

— …начались роды по дороге на пристань, они были вынуждены повернуть обратно и ехать в больницу…

— Не по дороге на пристань, а прямо на пристани. К городу приближались красные. Царила жуткая паника, люди пытались пролезть на пароход, с билетами и без, капитан был вынужден отказывать. Стояла давка, все наседали друг на друга, женщины плакали, умоляя взять их на переполненное судно, толпа продолжала стекаться на пристань. Дмитрий нес чемоданы, а беременная Наталья держала впереди себя дорожную сумку, охраняя ею живот. Толпа стиснула сумку, Наталья пыталась ее вырвать. Она стала звать мужа, которого уносило все дальше от нее, он что-то кричал ей в ответ. Охваченная паникой, она дернула сумку изо всех сил и упала. Прямо под ноги обезумевших людей. Когда Дмитрий вытащил ее из-под груды тел и чемоданов, у нее уже были родовые схватки…

Вадим внимательно взглянул на Максима.

— Скажи мне, — спросил он, — ты уже видишь кино?

— Догадался? — усмехнулся Максим.

— Нетрудно. Сценарий есть?

— Пока только в голове.

— Будешь делать фильм?

— Есть такая мысль.

— Совместный пойдет?

— Отличная идея, только какой твой интерес?

— У нас любят экзотику… К тому же здесь замешаны французы, русско-французские отношения…

Они расплатились и вышли в душную ночь. Море было беззвучно и черно, отражая лишь огни разукрашенной к фестивалю набережной, которая продолжала жить своей праздной и светской жизнью даже ночью.

— Погоди, — остановился вдруг Вадим, — ты сказал, что твоего отца отдали в детдом в начале тридцатых. Так?

— Да.

— Ему должно было быть больше десяти лет! Разве могло случиться, чтобы он забыл свою фамилию?

— Отцу было четыре года, когда бабушку сослали. Тот ребенок, который чуть было не родился на пристани, умер вскоре от тифа…

— Бог мой! Как это все ужасно… Хорошо, что у вас теперь демократия. — Максим усмехнулся. — Мы наконец узнали правду о вашей стране. О вашей великой и страшной стране. Знаешь, многие были абсолютно очарованы Советским Союзом, они всерьез верили, что там строится новое общество… Мой брат вступил в коммунистическую партию! Мы с ним ругались, несколько лет не разговаривали даже… Это было, правда, лет пятнадцать назад, он потом из нее вышел… Это замечательно, что теперь у вас свобода слова.

— Угу, — сдержанно ответил Максим.

— Я ошибаюсь?

— Нет. Просто палка о двух концах.

— Мафия, то-се? Понимаю… Я, собственно, к тому, что вот уже хорошо то, что ты смог восстановить правду о своей семье… Если бы еще о столике раскопать что-нибудь историческое! Это было бы неплохим украшением сценария, — увлеченно продолжал Вадим, стряхивая с себя остатки тяжелой оцепенелости от жары и алкоголя. — Я теперь даже знаю, как Арно из запоя вытащить: теперь у меня есть ты как средство пропаганды здорового образа жизни — не захочет же он, чтобы его долгожданный русский родственник увидел пьяницу…

— Столик?

— Ну да, ты же ничего не знаешь. — Вадим покачал головой. — Вместо твоих родственников отец Арно встретил только столик.

— Отец мне говорил, кто-то ему рассказывал, что его родители погрузили мебель на пароход… Только я не поверил. Какая, к черту, мебель, когда такое творилось!

— Это трудно назвать мебелью. Это маленький туалетный столик великолепной работы, подарок русской императрицы одной из твоих прапрабабушек.

— Вот как?

— Да… Как странно устроена жизнь. Отец Арно хранил его для вас, надеясь, что его русские родственники сумеют вырваться из большевистской России. А теперь сам Арно хранит его для вас, надеясь вас разыскать. И, ты знаешь, его много раз уговаривали продать этот антиквариат — о нем все знают;

Арно, как я тебе говорил, всех широко информирует о своих делах, — а он ни в. какую. «Вы, дорогуша, подбиваете меня на воровство. Как я могу продать вещь, мне не принадлежащую!» — вот как он сказал, я свидетель… Представляю, как он обрадуется! Ты можешь заехать в Париж хоть на пару дней?

— Нет. У меня съемки, группа ждет.

— Обидно. Ну ничего, мы с тобой созвонимся, спишемся, организуем твой приезд. К Рождеству управишься, может?..

Они и созвонились, и списались, Максим заочно познакомился со своим дядей и затеял с ним оживленную переписку, но его приезд удалось организовать только через год с лишним — Вадим болел, Максим разводился, оба заканчивали картины.

И вот наконец русский здесь. Сидит рядом в машине, любуется осенним пейзажем.

Почувствовав на себе взгляд, Максим повернулся. Вадим смигнул и отвел глаза. У него была такая привычка — смигивать, Максим это еще в Каннах подметил, и это придавало Вадиму сходство с совой. К тому же у него были круглые зеленовато-серые глаза, нечеткое, как на детском рисунке, пятно рта и округлое мягкое лицо, на котором неожиданно крепко и крючковато сидел нос.

Максим слегка улыбнулся в усы.

— Как дядя снимается?

— Он в отличной форме. Когда я предложил ему роль, то поставил условие: выход из запоя. Шантажировал грядущей встречей с тобой. Сам не ожидал: Арно не только согласился, он буквально на следующий день помчался к врачам, лег в больницу. Я его ждал, отодвинул начало съемок. А сам, честно признаюсь, все время боялся — вдруг на съемках сорвется? Вдруг снова запьет? Все насмарку тогда! Тем более что сценарий такой… В некотором смысле из его жизни, из драматических моментов его жизни, точнее. Увидишь, сегодня у меня сцена с девочкой, я тебе говорил о ней, кажется… Они неплохо сработались.

— Актриса?

— Лицеистка… Разница, конечно, есть, Арно ее переигрывает, но в этом есть своя прелесть, оттеняет ее свежесть, непосредственность…

Максим в ответ неопределенно кивнул, выражая вежливое, но неуверенное согласие.

— Ну и как, дядя держится?

— Держится, молодец. Я его страшно уважаю за это. Сам знаешь, сколько разбитых актерских судеб из-за слабоволия…

— У нас как-то все ухитряются и пить, и работать.

— Ну вы, русские, — нация специфическая…

— Должно быть, — усмехнулся Максим. — А что за «драматические моменты его жизни»? Если не