— Как же так… — растерялась Соня. — Вас никто не предупредил разве?

Ему пить нельзя!

— Не надо меня обвинять, дорогая Соня. Когда я приехал, он уже был пьяный. Я здесь ни при чем.

— Я… Извините, что я… Я подумала…

— Это не страшно, не извиняйтесь. Я за ним послежу, не надо беспокоиться ни о чем. Завтра он к вам приедет.

— Спасибо, Максим… Нехорошо как получилось… Вадим расстроится… Не пускайте папу никуда сегодня, пусть уж спит. Я… могу вас попросить?..

— Все, что угодно.

— Не позволяйте ему больше пить. Пожалуйста, сделайте все, чтобы он больше не выпил ни капли!

— Я все сделаю.

— Скажите ему, когда проснется, что я жду его завтра на обед, к двенадцати. Ладно?

— Конечно. Все будет в порядке. Я ему абсолютно скажу. Он завтра абсолютно приедет.

— Спасибо. Извините еще раз и… рада была с вами познакомиться.

Надеюсь, что мы скоро встретимся… До свидания, до встречи!

— Я тоже надеюсь на скорую встречу. И всего доброго, Соня!

— Вот так примерно… — Соня умолкла.

— Ну, — сказал Максим, — и вы узнаете мой голос?

— Я не запоминаю голоса. То есть, если бы голос был особенный, я бы запомнила, но это был нормальный голос, вежливый, довольно приятный… Как у вас, Максим.

— А у вас есть свидетели, что я вам звонил? Кто-нибудь присутствовал при разговоре? — атаковал Максим, против воли перенося свое раздражение против Пьера на Соню.

— Вы подозреваете, что моя жена лжет? — ледяным голосом спросил Пьер.

— Ну вы же подозреваете, что я лгу.

— Я вас не знаю.

— А я не знаю вашу жену. Так есть у нее свидетели этого звонка?

— Нет, — ответила Соня, ни на кого не глядя. — Пьера не было дома, он пришел позже.

— Допустим, как выражается наш хозяин, — Максим иронично поклонился в сторону Пьера, — что такой звонок был на самом деле. В котором это было часу?

— Двадцать минут шестого. Я на часы смотрела, потому что папу ждала. Он не обещал точно, все- таки со съемок, мы просто договорились примерно к четырем часам… После половины пятого я начала немного беспокоиться и дважды звонила к нему на квартиру, но телефон не ответил. А потом вы позвонили, двадцать минут шестого.

— А мы когда пришли, Вадим?

Вадим стал загибать пальцы, что-то считая.

— Примерно в то же время, должно быть, — наконец сообщил он. После пяти. В начале шестого.

— Значит, — повернулся к нему Пьер, — у Максима была возможность позвонить в это время. Ты сразу ушел?

— Сразу, — сокрушенно ответил Вадим.

— Это ничего не доказывает, — возразил Максим. — Если у меня была возможность позвонить, то это еще не значит, что я звонил!

— Не значит, — согласился Пьер, — но и не значит, что вы не звонили.

Пока ничего не говорит против этого предположения.

— Так же, как ничего не говорит против предположения, что это звонила Соня.

— Я не звонила, — сказала она твердо.

— Я тоже. Повисла пауза.

— Я не делаю таких ошибок во французском, — нашелся наконец Максим. — «Абсолютно скажу», «по причине Арно»… Ерунда какая-то.

— Верно, — сказала Соня. — Вы очень хорошо говорите по-французски, — она легонько улыбнулась Максиму, и он снова ощутил медлительный наплыв крупным планом прямо в черную сердцевину магических медовых глаз… Но вынырнул.

— И вот еще что… — добавила Соня. — Акцент… Акцент не такой, как у Максима. У Максима хорошее произношение, акцент совсем легкий. И 'р' французское, даже когда он быстро говорит и волнуется. А у того, кто звонил, 'р' русское, твердое, раскатистое. Кажется, это был не Максим!

— Так… — сказал Пьер. — Похоже, что у нас есть еще один русский.

— В таком случае у нас есть еще одна Соня, не забудьте, — заметил Максим.

— Знаете, что я вам скажу, — вдруг вмешалась Маргерит, — если бы меня попросили изобразить русский акцент, я бы говорила примерно так же.

— Я как раз об этом же подумал! — вскричал Вадим. — Кто-то изобразил русский акцент. Вряд ли мы имеем второго русского. Скорее мы имеем кого-то, кто хотел выдать себя за Максима! Что, собственно, и сделал.

— И за Соню? — подал вдруг голос Жерар.

— И за Соню…

— Я же говорила, с папой что-то случилось, что-то нехорошее! Надо обращаться в полицию, Пьер!

Соня вскочила. Ее била дрожь. Пьер встал, вышел в переднюю, вернулся с большой черной шалью, которой ласково укутал ее, как ребенка. Максим неожиданно поймал два взгляда, два разных и в то же время в чем-то схожих взгляда: один из них, принадлежащий Жерару, проследил за действиями заботливого супруга с угрюмой и бессильной завистью; другой, принадлежащий Этьену, бегло сопроводил взгляд отца и вспыхнул откровенной ревностью. Максим только не понял, была ли это ревность сына или ревность мужчины, но ему сделалось неприятно.

— Конечно, мы позвоним в полицию, дорогая, только сначала нужно разобраться, что мы можем сказать полиции… Сядь, деточка, успокойся, ладно?

Сейчас нужно сосредоточиться. Ты успокоилась?

Соня кивнула. Ее трясло.

— Так вот, подумай теперь и ответь мне: это не мог быть голос твоего отца? Твоего отца, который с какой-то целью — мы пока не знаем, с какой — решил нас всех разыграть?

Все с изумлением уставились на Пьера.

— Я не думаю, — Соня покачала головой, — я бы папу узнала. Он бы себя как-то выдал.

— Он бы себя выдал, если бы это была просто шутка. Но если у него была какая-то важная цель…

— Какая?

— Ну, не знаю, допустим, куда-то съездить, с кем-то встретиться, но так, чтобы никто об этом не знал и не препятствовал ему в этом… Он бы приложил все свое мастерство — а мастерства у него немало, не так ли, Вадим? — чтобы его не узнала даже родная дочь! Подумай, можешь ты утверждать, что это был не он? — мягко проговорил Пьер.

— Не знаю… По-моему, это был не папа.

— Соня, я тебя спросил, ты уверена? Ты можешь поручиться, что это был не он?

— Не знаю я, Пьер! Нет, не могу. Поручиться — не могу. Но тогда кто же от моего имени звонил Максиму? Не папа же?

— Что вы скажете, Максим?

— Точно не он. Не с его баритоном подделать такой женский голос.

— Ну, по правде говоря, — вмешался Вадим, — если Арно, как вы говорите, понадобился розыгрыш, то к его услугам весь актерский Париж. И друзья, и просто… — Вадим запнулся.

— Ты хотел сказать — собутыльники, — закончила за него печально Соня. — Скажите, — она устремила на Максима свои влажные тревожные глаза, — вам этот «мой голос» не показался нетрезвым?