действительно не нравился ход развития отношений с Финляндией.

В это же время перед Паасикиви был поставлен вопрос о ходе выполнения Финляндией Московского мирного договора и, в частности, относительно строительства железной дороги, которая должна была соединить территорию Советского Союза с Ботническим заливом, проходя по Северной Финляндии80. Эта железная дорога имела военно-стратегическое значение, поскольку в случае возникновения там боевых действий могла позволить быстро перебросить советские войска на запад и к тому же отрезать северную часть Финляндии от основной территории страны. Это было предельно очевидно, и Паасикиви в своих мемуарах утверждал, что в Финляндии вообще существовало «всеобщее мнение», что указанная дорога исключительно «имела цель подготовки нового наступления против Финляндии»81.

Тем самым Москва стала явно демонстрировать свой возросший интерес к финской Лапландии, давая руководству Финляндии почувствовать, что Советский Союз не собирается безразлично взирать на расширяющиеся германо-финские контакты на этой территории. Обострение же в целом отношений между СССР и Финляндией привело к тому, что вечером 23 января 1941 года Маннергейм поставил даже вопрос о проведении в стране мобилизации82.

Вот как описывает эти события в своем дневнике Рюти: «23 января 1941 года очень поздно вечером главнокомандующий попросил встречи со мной и премьер-министром по важному делу. Мы прибыли к нему домой, где уже находились генералы Вальден и Хейнрикс»83. Таким образом, Маннергейм собрал все высшее военное и политическое руководство страны. Что же касается вопроса, который начал обсуждаться на квартире маршала, то он касался исключительно «советской военной угрозы» для Финляндии, выраженной будто бы в концентрации войск Ленинградского военного округа на финской границе84. В свою очередь Маннергейм призвал к ответным действиям и сразу, «уже сейчас, провести мобилизацию численностью до двух дивизий». Однако это предложение не получило поддержки. Президент не выразил уверенности, «что наблюдавшиеся перемещения означали подготовку к нападению». Факт же осуществления военных мероприятий в финский армии, по словам Рюти, мог лишь вызвать обеспокоенность в стране и «раздражение у русских»85. Тем не менее само требование о проведении мобилизации было весьма показательным. Иными словами, решительные действия советского руководства сразу же имели весьма жесткую ответную реакцию с финской стороны.

В результате в очередной раз советскому правительству становилось предельно ясно, что меры дипломатического характера реально не могли изменить ситуацию в политике Хельсинки. Финское руководство целенаправленно устремилось к активной подготовке страны к новой войне против СССР. В Москве же лишь оставалось только продолжать фиксировать происходящие изменения, не имея возможности каким-то образом эффективно помешать развивающемуся процессу.

Что же касалось Финляндии, то избрание президентом страны Рюти еще более упростило дальнейший путь в развитии германо-финляндского военного сотрудничества, поскольку именно он стоял у истоков этого процесса. Имея соответствующие конституционные права, президент теперь мог без лишних формальностей передать все полномочия в руки военных для подготовки вступления Финляндии в войну на стороне Германии. Колебаний у него уже реально не проявлялось. 28 января Рюти довольно открыто говорил о дальнейшем развитии событий: «Есть основание верить, что отношения между Советским Союзом и Германией вовсе не являются хорошими и что агрессия Германии на восток и юг для разгрома России возможна в начале лета»86.

В наступившем 1941 году события уже стали развиваться довольно стремительно. Началась целая серия встреч представителей высшего немецкого и финского военного руководства, в ходе которых конкретно рассматривались вопросы совместных действий в процессе планировавшейся агрессии против Советского Союза.

По распоряжению Маннергейма в Германию выезжает начальник Генштаба генерал-лейтенант Эрик Хейнрикс, командовавший до этого на заключительном этапе «зимней войны» армией Карельского перешейка. Поводом для этого визита был доклад германскому военному руководству о боевом опыте финской армии в «зимней войне»37. Однако на самом деле речь шла о более значимых вещах.

В сложных ледовых условиях на Балтике Э. Хейнрикс тайно на корабле прибыл 30 января в Германию и сразу же приступил к переговорам с начальником Генштаба сухопутных войск генерал- полковником Ф. Гальдером. Переговоры, безусловно, должны были многое определить как для финского, так и для немецкого руководства. Однако, как отметил финский историк А. Корхонен, «этот первый контакт между начальниками Генеральных штабов Германии и Финляндии дал довольно скудные результаты»88.

Соответствует ли действительности такое утверждение и что конкретно происходило 30 января на этих переговорах? Об этом весьма сжато можно судить из записей служебного дневника Гальдера. Он тогда лаконично зафиксировал следующее:

«13.00 – завтрак с генералом Хейнриксом (начальник финского Генштаба).

16.00 – совещание с генералом Хейнриксом. Для доведения войск на границе до штатов военного времени (после объявления мобилизации) потребуется девять дней. Скрытая мобилизация. Однако нельзя сделать совершенно незаметной. Направление главного удара – по обе стороны Ладожского озера. Пять дивизий – южнее и три дивизии – севернее Ладожского озера»89.

Если бы для историков оставалось известно только это, то можно было уже вполне определенно заключить: велись переговоры о порядке приведения финской армии в готовность для наступления и согласовывался вопрос о нанесении ею главного удара на Карельском перешейке и в Карелии. При этом Хейнрикс, как вытекает из записи Гальдера, уже сообщил германскому командованию новые разработки оперативного штаба финской армии о ведении боевых действий против СССР. Это было не мало, поскольку германское командование получало четкое представление о возможностях Вооруженных сил Финляндии и соответствующем использовании группировок финских войск на намечавшемся оперативном направлении. В результате, как замечает немецкий историк М. Менгер, «германская сторона из первых рук получила важные сведения, которые были затем использованы в дальнейшем при фашистском военном планировании»90.

Но детальные исследования, проведенные финскими и немецкими историками, позволили расширить сведения об этих переговорах. Прежде всего можно отметить, что в ходе них Ф. Гальдер также посвятил Э. Хейнрикса и в замыслы германского командования о наступлении немецких войск на Ленинград из Восточной Пруссии. Было также четко определено, что части германской армии, используя финскую территорию, будут вести наступление в Заполярье на мурманском и Кандалакшском направлениях91.

Иными словами, Э. Хейнрикс конкретно получил представление о плане нападения Германии на Советский Союз в той его части, которая касалась непосредственно Финляндии, что являлось уже серьезным сдвигом в развитии финско-германского военного сотрудничества.

Как по этому поводу заметил историк О. Маннинен, «именно агрессивная направленность, проявившаяся в постановке вопросов, дала финнам возможность заключить, что за планами в действительности находится наступательное намерение»92.

Этот результат встречи Хейнрикса и Гальдера был показательным и для германского командования. Адъютант Гитлера майор Г. Энгель так по данному поводу записал в своих мемуарах: «Начальник Генштаба Финляндии генерал Хейнрикс находился в ОКБ, и его ввели в суть наброска плана «Барбаросса». Все были удивлены тому, как заинтересованно он отнесся ко всем планам… Фюрер дал ОКВ свободу действий в переговорах с Финляндией, поскольку времени оставалось чуть больше трех месяцев»93. Следовательно, финской стороне теперь было ясно дано понять, что немецкое военное планирование против СССР достигло кульминационного момента и в Хельсинки уже не могло быть никаких сомнений в том, что финские вооруженные силы приглашены участвовать в этой операции.

Тем не менее, как и предполагалось, пребывание Хейнрикса в Германии было использовано, кроме того, для его выступления перед офицерами и генералами штабов армейских групп, а также отдельных армий с изложением опыта сражений финских войск в 1939—1940 годах. Как отмечал Паулюс, доклад