– За компанию. Отойдем лучше.

Они отошли и вовремя. В гору поднимался кортеж, возглавляемый милицейским «жигулем». Тонкий не ошибся, «жигуль» действительно был набит детьми. Тонкий увидел Федьку и двух пацанят его возраста. За «жигулем» ехал Доктор Ливси с собакой на своей машине. Он вез Петруху и еще одного пацана. Тонкий машинально отметил, что кого-то не хватает на этом празднике жизни. Только никак не мог взять в толк: кого?

Кортеж выехал на дорогу и поехал себе. Тонкий смотрел им вслед, пока машины не стали точками, а тетя Муза не положила руку ему на плечо:

– Ну и чем вы объясните свое безобразное поведение, молодой человек?

– Это, по-твоему, безобразное? – огрызнулся Тонкий. – Я полночи на одной ноге скакал.

– Ценю, – ответила тетя. – А зачем?

– Чтобы поймать этих наркосборщиков.

– Поймал?

– Угу.

– Тогда давай сюда свою коленку.

Тетя порылась в багажнике, нашла аптечку, кивнула Тонкому на траву, садись, типа. Тонкий сел, послушно вытянув ногу. Коленка была зеленовато-синей с прочернью, и немного охровых пятен для антуража. Красота, только болит, зараза. Тетя осторожно ощупала ногу и выдала:

– А ты знаешь, что у тебя перелом?

– Нет, – обозлился Тонкий. – А ты?

– Я тоже не знаю, – невозмутимо ответила тетя. – Но подозреваю, что это так. И кому-то надо в больницу.

Тонкий расстроился. Нет, правда. Как начинающий оперативник он понимал, что нельзя, нельзя сейчас оставлять пещеру гоминида без присмотра. Милиционер с ним приехал только один, он и увез всех, кого нашел. Но самого-то главного не поймали! Кто владелец поля? На кого работали дети?! Может быть, что это Петруха, но… поле, господа, большое. Засеять его может кто попало, а вот заставить кучу детей работать на себя и никому не говорить может, извините, не каждый. Петруха, конечно, противный, но организовать такую плантацию ему наверняка слабо. Не говоря уже о том, что ночной гость нимало не похож на Петруху. Да и где это видано, чтобы хозяин сам собирал урожай на своем поле, подставлял себя под статью. Он лучше детей подставит: они маленькие, их не посадят. Нельзя сейчас оставлять пещеру без присмотра, нельзя. Может быть, через час сюда явится ни о чем не подозревающий хозяин – а нет никого! Всех повязали. Глянет на такое дело – и только его и видели. И никогда его никто не найдет, потому что: как? Надо ждать. Устроить засаду и ждать. А тут, пожалуйте в больницу – ерунда какая-то! Тонкий спросил без обиняков:

– А хозяин? – Тетя поймет, тетя умная.

И умная тетя поняла:

– Без тебя разберутся. Мне, если хочешь знать, велено собирать монатки и уезжать вон, не отсвечивать тут. Так что уедем в любом случае.

Тонкий не поверил своим ушам:

– Как уезжать? Ты же им помогала, и вообще…

Тетя вздохнула:

– А я-то думала, ты все понимаешь. Давай, поднимайся, ковыляй к машине. Без разговоров!

Тонкий поднялся и поковылял к машине. Нет, не обиделся на этот раз. А чего обижаться, тетя права. Если мы не хотим спугнуть хозяина плантации, то мы должны смотаться отсюда подальше, независимо от того, кто там помог следствию. Все правильно, господа, все так. Тетя права. А Тонкий просто обиделся, вот и не подумал сразу.

Он привычно плюхнулся на заднее сиденье и зарылся в покоцанный спальник. В больницу так в больницу, если все равно уходить надо. Да и нога болит. Машина ровно шла по асфальту, Тонкий тут же задремал. Имеет право, после бессонной ночи. Ленка врубила плеер на полную катушку, но такая ерунда не могла помешать здоровому сну.

Здоровому сну смог помешать рывок, визг тормозов и тетин вопль:

– Куда тебя несет, камикадзе!

– Прошу прощения, – ответил покладистый мужской голос. – Но мне очень нужно в город, а здесь и так ни одной машины, да еще не останавливается никто.

– Конечно, раз нет ни одной машины, – оскорбилась тетя.

– Вы меня не так поняли… – голос замялся. – Я хотел сказать: машин мало и ни одна не остановится, чтобы подвезти такого, как я. Но мне очень нужно, правда. – Голос помолчал и добавил:

– Я не пьян.

Тонкому стало любопытно: кто такой просится в машину, кидаясь под колеса и ссылаясь на то, что его-бедолагу никто не хочет подвозить. Он открыл глаза и увидел своего старого знакомого.

Кротко опустив глаза, позвякивая бутылками в авоське, у машины стоял Семеныч. Бомж Полевой. Тот самый, который «Бутылочки не выкидывайте» и «Тетя за рулем – катастрофа». И тот, что у моря, и тот, что поторапливал Петруху на плантацию, а с утра уже махал ручкой Тонкому, проезжающему на милицейской машине… Тонкий хмыкнул про себя: припомнить ему, что ли, насчет тети? Чтобы дядю ловил? Потом подумал, не, тетя Муза сама разберется, кого в машину сажать, а кто пешком прогуляется. А его дело тонкое – спать, пытаясь абстрагироваться от всего происходящего. В больнице не дадут: рентген, перевязки, все дела – фиг поспишь. Будешь сидеть и орать, как в больнице и положено.

– У меня здесь вообще-то, дети. – Смутилась тетя. Слышно было, что ей неудобно отказывать бомжу, которому очень надо, только из-за того, что он бомж. Но, блин, сам-то большой мальчик, должен понимать: грязь, инфекция, все дела, а в машине дети.

– Я на переднее сиденье сяду. – Нашелся наглый бомж. – Рядом с вами, можно?

Тонкому очень захотелось встать и настучать ему по кумполу. У людей серьезные дела: они только что накрыли банду третьеклассников и теперь едут в больницу, ножку бинтовать, а он тут со своим «очень надо»… Конечно, Тонкий сдержался, понадеявшись на то, что опер сама с ним разберется. И тетя разобралась:

– Садитесь. Только до города.

– Конечно, мне дальше и не надо! Я дальше и сам! – Он плюхнулся рядом с тетей, звучно хлопнув дверью, и повернулся к Тонкому:

– Чего не здороваешься? Стесняешься? Ты это зря, брат. Затруднение в общении это плохо! – Семеныч назидательно поднял палец. – Вот был у меня в юности приятель, который ужасно стеснялся обращаться к продавцам. Пунктик у него такой был. И он придумал себе дежурную фразу: «Слышь, тетка, покурить надо» – так он просил сигарет. «Слышь, тетка, закусывать надо» – так он просил сушеного кальмара. «Слышь, тетка, поесть надо» – так он просил хлеб и яйца. Продавщица в магазине его знала и понимала, что значит «покурить», что «закусить», что «поесть»… И вот однажды подходит ко мне этот парень, говорит: «Купи мне туалетной бумаги, а?»

Ленка захихикала, тетя нервно покосилась на бомжа, но промолчала. Тонкий зарылся носом в футболку, предчувствуя взрывную волну бомжачьего запаха. Ленка даже до этого не додумалась: сидела хихикала, с вытаращенными глазами, переводя взгляд с бомжа на тетю и обратно. Сидела вот так и пялилась. А нос не зажимала. Тонкий знал сестру, если что-то не так, она не будет парится о деликатности. Если рядом кто-то безобразно поет, сестренка сперва зажмет уши, а уж потом подумает, вежливо ли это. Если ей под носом воняют бомжатиной, Ленка, понятно, сперва зажмет нос, а уж потом подумает, не обидится ли его величество бомж. Тонкий осторожно стянул футболку с носа, так из чистого любопытства. Бомж не вонял, правда. Чудненько! Наверное, тетя его потому и взяла в машину…

Тонкий снова закрыл глаза, но они тут же открылись обратно: «Проснись, Саня, не время спать! Проснись и смотри, смотри!» Куда смотреть и что там видеть, глаза не сказали. Они просто открылись и заставили Тонкого пялиться прямо перед собой, на дорогу, тетю, бомжа… Что-то было не так. Что-то было необычного в этой композиции. Нет, понятно, что бомж, но, но…

Вот именно, бомж! Кто сидел в траве на одном и том же месте все эти дни? Кто выкидывал окурки от беломора, пахнущие явно не табаком? Кто поторапливал Петруху «на работу»? У кого не по-бомжачьему белые зубы, кто не пахнет? А у кого такая знакомая штормовка? Кто находит бутылки в траве, где их отродясь не бывает? Кто махал ручкой в четыре утра, когда все порядочные люди спят и только милиция едет на задержание? Кто попросился сейчас в машину «до города», когда жил здесь все это время спокойно, а теперь свалить приспичило? Как раз, когда мы ждем хозяина плантации. И наконец, кто несколько дней назад еще без этой жуткой щетины (щетины, а не бороды!) в приличной одежде приходил ночью в лагерь, чтобы сказать: «Увидел палатку, а хозяев нет?» Тонкий узнал его. Раньше не приглядывался, не было охоты. Зато теперь, когда бомж сидел почти рядом…

Нестыковочка только одна: наглый бомж попросился не к кому-нибудь, а к старшему оперуполномоченному. Но тоже имеет объяснение: тетя ночного гостя не видела, поэтому подозрений у нее не возникнет. А Тонкого Семеныч не воспринимает всерьез, вот это зря! Сам же видел его на милицейском «жигуле»… Только не понял, что его-Семеныча Тонкий тоже вычислил. Тонкий сам это понял только что. А так, хорошо придумал Семеныч: в такой компании никто его не задержит по дороге. Хотя куда он собрался сматываться в таком виде?.. С другой стороны, кто будет подозревать бомжа в выращивании марихуаны? Дельце-то прибыльное, бомжу не по чину.

Тонкий напустил на себя сонный вид и попросил:

– Может, бутылочки ваши в багажник положим? Брякают, а я ночь не спал… – И уставился в зеркало над передними сиденьями на лицо бомжа. Ох какое это было лицо!

Нет, Семеныч держался стойко, но коротенький испуг все-таки мелькнул.

– Можно, – коротко ответил бомж.

Тетя затормозила, а Тонкий быстро и неделикатно проговорил:

– Я на-заднем-сиденье-мне-ближе. – Одной рукой взял у тети ключи, другой цапнул авоську не успевшего опомниться бомжа.

Выскочил из машины на одной ноге, отпер багажник, открыл, и только тогда, заслонившись дверью багажника от тех, кто в машине, заглянул в сумку.

Бутылки, бритвенный станок, чистая майка и брюки, а в брюках…