И ты должен все это терпеть оттого, что ты, видите ли, крыса!

Бывают дни, которые как мимо пролетают: минуту назад было утро, и вот снова пора ложиться спать. Выходные, например. С пятницы продумываешь, строишь наполеоновские планы: «Встану, порисую, приберусь в комнате (а то бабушка за неделю замучила: «Когда?», «Доколе?»). Потом выгуляюсь в парк, давно там не был, а на ночь помочу монстров: дед притащил на днях клеевую стрелялку»… И вот встаешь утром, приступаешь к первому пункту плана, достаешь этюдник, краски… Через час пол завален испорченными черновиками, на столе сохнет пара удачных работ и… (здесь должна быть барабанная дробь). Заходит бабушка. Окидывает критическим взглядом преподавателя неубранную комнату, где к недельному бардаку добавился толстый слой испорченной бумаги по всему полу, да пара пятнышек краски на полу. Тряпки, которыми кисточки вытирают – тоже валяются. Сам Тонкий, весь перемазанный, стоит посреди великолепия, говорит: «Смотри!» Бабушка смотрит и качает головой: «Что за человек! Просила в комнате прибраться, так он еще больше намусорил!» А в ответ на твое робкое: «Я сейчас…» кивает на часы и припечатывает: «Что ты сейчас? Спать давно пора!» А ты смотришь на часы и не понимаешь: это что, уже одиннадцать вечера, а не утра? Только безапелляционная темнота за окном не оставляет сомнений: «да, кто-то прорисовал весь день, вот он и пролетел как один час».

Бывают такие дни. Хорошие дни, ничего не скажешь. А бывают такие дни, что скорее бы кончились.

Тонкий привычно трясся на заднем сиденье и угрюмо ковырял торчащую из спальника вату. Доктора Ливси уже забросили домой, да и сами скоро приедем. А время еще детское.

Вопроса «Что делать остаток дня?» у Тонкого, правда, не возникало. Известно что: топать в деревню к Ван Ванычу, искать там верного крыса. Можно Ленку снарядить с собой: две головы хорошо, а четыре руки и четыре ноги – еще лучше. Ну и что, что деревня большая. Ну и что, что от деревни до лагеря пара километров. Вообще, все на свете «ну и что?», когда пропал верный крыс. Чинары царапали по окнам машины. Тонкий подпрыгивал на кочках и ужасно хотел, чтобы этот день поскорее прошел.

В конце концов, по сравнению с иголкой в стоге сена, верный крыс имеет массу преимуществ. Во-первых, он крупнее, во-вторых, не колется. Еще откликается на зов и может прибежать сам, если, конечно, не заблудился. В общем, шансы есть.

«Жигуль» въехал на знакомую площадку, какую-то пустынную без палатки. Одно костровище с парой бревен рядом напоминало: «Люди здесь были». Нет, не так: «Здесь были люди». А что? Некоторые пишут «Здесь был Вася», но зачем нам эта конкретика. «Люди» и все. Для кладбища дикарей, владений саблезубого гоминида, слова «люди» вполне достаточно.

Тетя хлопнула дверцей, как уши прищемила. Тонкий выскочил и хлопнул сильнее. Последней из машины вышла Ленка и уж расстаралась так, что эхо ей ответило смачным хлопком. Тетя задумчиво обошла костровище, глянула на кусты, на примятую палаткой траву и выдала непонятное для Ленки:

– Рано приехали.

Тонкий оглядел лагерь: трава, бессмертник, бессмертник, трава. Как его разберешь: рано они или нет, были здесь люди или нет? Даже грязи нету, чтобы отпечатались следы неизвестных гостей.

– Считаешь рано? – поддержал разговор Тонкий.

– Не считаю, а знаю, – отрубила тетя. – Едем купаться.

Чего Тонкому сейчас хотелось меньше всего, так это плескаться в море.

– Можно я пойду к Ван Ванычу?

– Это еще зачем?

– Толстого поищу. Он там потерялся, в доме.

– Его искал весь дом и не нашел, – вспомнила тетя.

– Да, но…

– Иди-иди. Только внимательнее.

Тонкий сперва не совсем ее понял, а потом подумал и решил, что внимательность вообще штука полезная. Особенно, если твой лагерь – владения саблезубого гоминида, а ты сам потерял верного крыса, и вот ищешь теперь.

– Конечно, тетя, я буду внимателен. Внимательность – мое второе имя…

– Ни фига, она женского рода, – включилась Ленка, – твое второе имя: «Ахтунг»!

Тонкий потянулся дать ей подзатыльник, но Ленка ловко нырнула в машину:

– Поехали купаться, теть!

Ну и пожалуйста! Хотел Тонкий взять ее с собой, но раз она так… Он повернулся и пошел, точнее полез в гору, цепляясь ногами за колючие кустики бессмертника.

Шел и смотрел под ноги, будто и впрямь ищет иголку. Крыс маленький и серый, если под ногами шмыгнет, можешь сразу не разглядеть или перепутаешь с местной полевкой. Толстый, конечно, не такой дурак, чтобы шмыгнуть под ногами: «Привет, пока». Он, пожалуй, сразу полезет на плечо, больно цепляясь коготками за голую ногу, как за ствол. Тонкий все бы простил. И шел, глядя под ноги. Ничего интересного не попадалось. Бессмертник, бессмертник, жирные кузнечики, окурок папиросы, сапог лежащего в траве бомжа… Тонкий даже не споткнулся, а бомж, который секунду назад лежал, закрыв глаза, и загорал, не снимая штормовки, сел, захохотал, повернул к Тонкому распростертые объятия:

– Старый знакомый! Здравствуй, здравствуй! Где тетя? Она по-прежнему, за рулем? Или с рулем? Или без сруля? – Он хохотал, как безумный. – Ты извинись за меня, ночью неудобно получилось. Я разнервничался.

Тонкий машинально отметил, что ничего, похожего на бутылку, в радиусе двух метров не валяется. Ну правильно, это же бомж, разве он бросит на землю такую ценность? Хихикнул про себя: весной по телеку показывали одного парня, который построил в деревне дом из пустых бутылок, скрепив их строительным раствором. Вышло здорово: тепло, красиво! Сашкин дедушка, который тоже смотрел эту передачу, кинул тогда светлую мысль: «Прикинь, Санек, этот парень теперь классовый враг бомжей! Они, небось, ходят мимо и ворчат: «Буржуи! Из пустых бутылок дома строят!». Тонкий тогда не оценил юмора, зато теперь, когда вот он сидит, живой бомж… Веселый-то веселый, а бутылку спрятать успел, не забывает специальности.

– Тетя за рулем, спасибо. Мне нужно идти. – И пошел себе. Поле было большое, и Тонкий долго слышал за спиной раскатистый хохот бомжа:

– И-д-ти! Ле-т-и! Лети, пчела по сенокосу, гы-гы-гы!

Точно псих. Что за деревня! Люди верят в саблезубых гоминидов, в траве валяются безумные бомжи!.. А потом крысы пропадают. И ты ходишь, как дурак, среди всего этого великолепия и думаешь: когда ж это кончится! Ужасно хотелось домой, только в полном составе, с Толстым. Тетю тоже придется взять с собой: надо же кому-то вести машину! Ленка… Ленка – особа вредная, но явно не до такой степени, чтобы бросать ее здесь. Толстый вообще лучше всех, только он пропал.

Высокая трава примялась под ногой: вот и деревня. Собаки лают, коровы мычат, Петруха лежит себе под алычой ковыряет в носу травинкой:

– Привет, Санек! Тебе чего?

Вопросик был, конечно, аховый, но Тонкий решил, что для Петрухи «Тебе чего» в сочетании с «привет» – даже вежливо.

– Толстый не нашелся. Вы не видели?

Петруха фыркнул с видом: «вот еще, крыс искать»:

– Не видал, но у братьев спроси. Вообще, походи по дому, по участку. Он же маленький, может, где и заныкался. Отец!

На зов вышел Ван Ваныч. Вид у него был «бабушка пришла из кухни»: цветастый женский халат, в руках – половник, для довершения картины не хватало только бигуди.

– Все валяешься? – набросился он на Петруху, но, увидев Тонкого, решил отложить воспитательный процесс:

– Привет, Сань. Что, опять?

Тонкий на секунду затупил, но потом сообразил: «опять» – это он про машину.

– Не, отлично все, спасибо. Я все крыса ищу. Он потерялся, когда мы у вас ночевали.

– Значит, бегает где-то, – кивнул Ван Ваныч, – поищи в доме на участке. Ребят организуй, вместе-то быстрее.

Тонкий сказал: «спасибо», – и прошел в дом.

Шеренги обуви в коридоре, пыльное зеркало, мелькнувший за поворотом трехколесный велосипед, Тонкий будто и не уходил. Скрипнула дверь, Федька вышел из комнаты:

– Привет, Сань.

Тонкий ответить не успел, как многоголосое эхо в глубине коридора повторило:

– Привет, Сань.

– Привет, Сань.

– Привет, Сань.

Как будто попал в какой-то фантастический фильм, где полным-полно клонов. Тонкий даже не сразу сообразил, что это Федькины братья здороваются, пробегая по своим делам. Только Федька стоял рядом и никуда не бежал.

– Случилось что?

Тонкий в десятый раз за последние пять минут сообщил, что ищет верного крыса.

– Так и не нашелся? – расстроился Федька. – Ладно, сейчас что-нибудь придумаем. Он сложил руки рупором и крикнул:

– Народ! Наших бью… Тфу ты! Извини, зарапортовался. Народ, дело есть!

Из комнат, с кухни начал подтягиваться народ. Федькины братья и сестра, даром, что мелкая, зато на велосипеде.

– Что?

– Что опять?

– Крыса пропала. – Федька трусливо глянул на Тонкого, как будто стеснялся говорить при нем. – В доме или в саду. Сделайте доброе дело, а?

Федькина сестра тут же развернулась и порулила по дому, командуя сама себе:

– Поисковые работы начинаются, лево руля!..