Кавалеры и Мирра вышли на крыльцо. Кто-то крикнул:

— Ада!

Они не тронулись с места; оба с трудом переводили дыхание, прижавшись друг к Другу всем телом, не отрывая губ.

Затем послышался голос Мирры:

— Да они ушли вперед.

Шаги затихли во мраке. А Кристоф и Ада обнялись еще крепче, и их страстный шепот заглушил поцелуи.

Вдали на колокольне пробили часы. Кристоф разжал объятия. Надо было торопиться. Не сговариваясь, они пошли по дороге, крепко держась за руки; он старался шагать в такт ее не крупным, но быстрым и решительным шажкам. На пустынной дороге, в полях не было ни души. Кристоф и Ада с трудом различали путь, но их вела блаженная уверенность, разлитая в этой дивной тьме. Ни разу они не оступились, не запнулись о камень. Чувствуя, что опаздывают, они решили идти кратчайшим путем. Тропинка, вившаяся среди виноградника, подымалась и несколько раз опоясывала склон холма. Вдали в тумане слышался плеск реки, звонко били по воде плицы уходившего пароходика. Они сошли с дорожки и побежали прямо через поле. Вот и берег Рейна, но до пристани было еще далеко. Однако это ничуть не расстраивало их. Ада, казалось, забыла, что весь вечер жаловалась на усталость. Они могли бы шагать так хоть всю ночь по сонным травам, сквозь клочья тумана, который здесь, над рекой, окутанный белым лунным покрывалом, стал еще гуще, еще влажнее. Гудок парохода вдруг завыл, невидимое во мраке чудовище, пыхтя, тяжело отваливало от пристани. А они со смехом воскликнули:

— Что ж, подождем следующего!

Мелкие волны, поднятые пароходом, бесшумно разбивались у их ног.

На пристани им сообщили:

— Последний пароход ушел.

Сердце Кристофа забилось. Рука Ады крепче сжала его руку.

— Ну и пусть! — воскликнула она. — Завтра ведь будет пароход!

В нескольких шагах среди тумана виднелся бледный нимб — это горел фонарь, висевший на столбе возле реки. А чуть подальше светились окна маленькой гостиницы.

Они вошли в крошечный садик. Под ногами захрустел песок. С трудом отыскали они лестницу. В гостинице уже начинали тушить огни. Ада, держа Кристофа под руку, потребовала комнату. Их провели в номер, выходивший окнами в садик. Кристоф, высунувшись в окошко, видел фосфоресцировавшую реку и одинокий глаз фонаря, о стекла которого ударялись с разлета длинноногие комары. Замок в двери щелкнул. Ада, улыбаясь, стояла у постели. Кристоф не смел взглянуть на нее. Она тоже избегала глядеть на Кристофа, но сквозь опущенные ресницы следила за каждым его движением. Половицы звонко скрипели под ногой. Сквозь тонкие перегородки доносились все шумы гостиницы. Они сели на кровать и молча обнялись.

Мерцающий свет, шедший из сада, погас. Все погасло…

Ночь… Бездна… Ни света, ни проблеска мысли… Бытие. Сила бытия, темная всепожирающая сила. Всевластная радость. Непереносимая радость. Радость, поглощающая все существо, как пустота — камень. Смерч желаний, затягивающий мысль. Нелепый и упоительный закон незрячих и опьяненных собою миров, несущихся во мраке.

Ночь… Слившееся дыхание, золотистая теплота двух тел, растворяющихся друг в друге, оцепенение, куда они проваливаются вдвоем, как в бездну… Ночь, нет, не ночь, а ночи… часы, нет, не часы, а века… мгновения, которые равносильны умиранию… Общие грезы, какие-то слова, произнесенные с закрытыми глазами, мимолетное и нежное прикосновение голых ног, ищущих друг друга даже в полусне, слезы и смех, счастье любить среди огромной пустоты мира, вместе погружаться в небытие сна, в беспорядочные образы, пробегающие в сознании, полубред, полусон, шорохи ночи… Рейн тихо плещется в бухточке у самого дома, а дальше волны, разбивающиеся о камень, словно каплями дождя осыпают прибрежный песок. Понтонный мост скрипит и жалобно стонет под тяжелым напором воды. Цепь, удерживающая его, непрерывно звенит, сжимая и растягивая ржавые звенья. Голос Рейна крепнет, заполняет всю комнату. Кровать кажется лодкой. И этих двух лежащих рядом увлекает головокружительное течение — они будто взвешены в пустоте, как птица в полете. Ночь становится чернее, а пустота совсем пустой. Они тесно прижимаются друг к другу. Ада плачет. Кристоф почти теряет сознание. Они оба исчезают под волнами ночи…

Ночь… Смерть… Зачем возвращаться к жизни?..

Рассвет робко жмется к мокрым от росы стеклам. Огонь жизни зажигается в утомленных телах. Кристоф проснулся. Он видит устремленные на него глаза Ады. Их головы лежат рядом на одной подушке. Руки сплетены. Губы нежно касаются губ. Вся жизнь проходит в течение нескольких минут: дни, полные солнечного света, величия и покоя…

«Где я? Нас двое, или это я в двоих? Да существую ли я еще? Я более не ощущаю себя. Меня окружает бесконечность, во мне живет душа статуи, той статуи, что с олимпийским, божественным спокойствием смотрит окрест широко раскрытыми глазами…»

Снова сон на века окутывает их. И привычные шумы рождающегося дня, далекий перезвон колоколов, скрип проплывающей мимо лодки, всплеск весел и мерный стук падающих с них капель, шаги на дороге баюкают, не спугивая их забывшееся сном счастье, напоминая им, что они живы, давая вкусить счастье.

Пароходик, загудевший у окна, вывел Кристофа из оцепенения. Они с Адой условились выехать в семь часов, чтобы вовремя возвратиться в город и не опоздать к занятиям. Он шепнул ей на ухо:

— Слышишь?

Не открывая глаз. Ада улыбнулась, протянула губы, прижала их к губам Кристофа, и тут же ее головка сонно соскользнула на его плечо… Сквозь стекла окна он увидел, как по бледному утреннему небу прошла темная труба пароходика, пустой капитанский мостик, густые клубы дыма. Он снова заснул.

Целый час он проспал, даже не заметив, что спит. Услышав бой часов, он привскочил на постели.

— Ада! — шепнул он на ухо своей подружке. — Хэди! — добавил он ласково. — Уже восемь часов.

По-прежнему не подымая век. Ада нахмурила брови и сердито повела губами.

— Дай поспать, — произнесла она.

И, высвободившись из объятий Кристофа, устало вздохнув, повернулась к нему спиной и снова заснула.

Кристоф лежал рядом с ней. Ровное тепло наполняло их тела. Кристоф мечтал. Кровь спокойно и мощно струилась по жилам. Его чувства, вдруг ставшие прозрачно-ясными, вбирали все окружающее, вплоть до мелочей, с какой-то первозданной остротой. Он наслаждался своей силой, своей молодостью. Сам того не желая, он ощущал гордость — он мужчина. Он улыбался своему счастью и чувствовал себя одиноким: одиноким, как и вчера, быть может, даже более одиноким, чем раньше, но зато без всякой грусти — и это было высшим одиночеством. Нет больше лихорадочного волнения. Нет мрака. Природа может свободно отражаться в его безмятежной душе. Лежа напротив окна, блуждая взором в ослепительно- блестящей утренней дымке, он улыбался:

«Как хорошо жить!..»

Жить!.. Мимо проплыла лодка… Он вдруг подумал о тех, кто ушел из жизни, о лодке, на которой они плыли вместе — она и он… Она? Нет, не та, что спит сейчас рядом с ним. А та единственная любимая, несчастная, так рано ушедшая из жизни. А кто та, что лежит рядом? Зачем пришла она сюда? Как попали они в эту комнату, как очутились здесь на постели? Он глядит на Аду, такую незнакомую, на эту чужую девушку, которая еще вчера утром не существовала для него. Что он знает о ней? Знает, что она неумная, знает, что она недобрая. Знает, что сейчас она даже некрасива — лицо бледное, опухшее от сна, лоб низкий, полуоткрытый рот жадно втягивает воздух, губы вздулись, вытянуты вперед; сейчас она похожа в профиль на рыбу. Он знает, что не любит ее, совсем не любит. И щемящая боль пронзает его при мысли,

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату