окошечком штыки часовых, он вдруг услышал, как его зовёт какой-то странный, едва уловимый голосок, идущий неизвестно откуда.
— Кто меня зовёт? — спросил он удивлённо.
— Посмотри-ка на стенку.
— Смотрю во все глаза, но и стены-то не вижу.
— А я вот здесь, у окошечка.
— А, теперь вижу! Ты паук. Да что ты тут делаешь? Ведь здесь и мух-то нет.
— Я паук Хромоног. Моя паутина в камере верхнего этажа. Когда я хочу есть, то заглядываю в свои сети и всегда нахожу там что-нибудь съедобное.
Какой-то Лимонишка грубо стукнул в дверь:
— Эй, замолчи! С кем ты там разговариваешь?
— Я читаю молитвы, которым меня научила моя мать, — ответил Чиполлино.
— Молись потише, — приказал тюремщик. — Ты нас с ноги сбиваешь! Лимончики были такие тупицы, что при малейшем шуме не могли идти в ногу.
Паук Хромоног спустился пониже и прошептал своим тонким, как паутинка, голоском:
— Я принёс тебе письмецо от отца.
И действительно, он опустил опутанную паутиной записочку. Чиполлино схватил её и сейчас же прочёл. В записочке говорилось:
«Дорогой Чиполлино, я знаю все твои приключения. Не огорчайся, что дела твои идут хуже, чем ты ожидал. На твоём месте я вёл бы себя так же, как ты. Конечно, сидеть в тюрьме очень неприятно, но я полагаю, что здесь ты многому научишься и у тебя будет время поразмыслить о том, что ты видел и пережил. Тот, кто принесёт тебе это письмо, — наш тюремный почтальон. Доверься ему во всём и пошли мне через него весточку. Горячо обнимаю тебя. Твой отец Чиполлоне».
— Прочёл до конца? — спросил Хромоног.
— Да, прочёл.
— Ладно. Теперь положи письмецо в рот, разжуй и проглоти. Стража не должна его видеть.
— Сделано, — сказал Чиполлино, разжёвывая записку.
— А пока, — сказал Хромоног, — до свидания.
— Куда ты идёшь?
— Почту разносить.
Тут только Чиполлино разглядел, что у паука висит на шее сплетённая из паутинок сумка — вроде той, какую носят почтальоны. Сумка была полна записочек.
— Ты разносишь эти письма по камерам?
— Уже пять лет, как я этим занимаюсь: каждое утро обхожу камеры и собираю письма, а потом их разношу. Охрана ещё ни разу меня не поймала и не нашла ни одной записочки. Таким образом заключённые могут поддерживать связь друг с другом, не боясь, что их письма перехватят.
— А откуда они берут бумагу?
— Они пишут вовсе не на бумаге, а на обрывках рубашек.
— Теперь я понимаю, почему у этой записочки был такой странный вкус, — сказал Чиполлино.
— А чернила, — продолжал паук, — делаются из арестантской похлёбки с примесью толчёного кирпича.
— А кирпич откуда?
— Да ведь стены-то в тюрьме кирпичные!
— Понятно, — сказал Чиполлино. — Заходи, пожалуйста, завтра в мою камеру. Я тебе дам письмецо.
— Обязательно зайду, — обещал почтальон и отправился своим путём, чуть-чуть прихрамывая.
— Ты что, ушиб ногу? — спросил Чиполлино, — Да нет, это ревматизм. Понимаешь ли, мне вредно жить в сырости. Я уже старик, мне бы нужно переселиться в деревню. Там у меня есть брат, который живёт на кукурузном поле. Каждое утро он раскидывает меж стеблей свою паутину и целый день наслаждается солнцем и чистым воздухом. Он много раз приглашал меня к себе, но ведь я не могу бросить свою работу. Когда берёшься за что-нибудь, так уж надо выполнять дело до конца. А кроме того, у меня свои счёты с принцем Лимоном. Его придворный лакей убил моего отца: прихлопнул бедного старика на кухне. Там на стенке до сих пор ещё осталось чуть заметное пятнышко. Иногда я захожу поглядеть на этот памятный мне след и говорю себе: «Когда-нибудь и принца Лимона прихлопнут, да так, что даже и следа не останется». Правильно я говорю?
— Никогда я ещё не видел такого благородного паука! — с восхищением сказал Чиполлино.
— Каждый делает что может, — скромно ответил маленький почтальон.
Прихрамывая, он добрался до окошка и пролез в коридор под самым носом у какого-то Лимонишки, который в эту минуту заглянул в «глазок», чтобы удостовериться, все ли в порядке.
Выбравшись из камеры, Хромоног спустился по паутинке и отправился дальше по своим делам.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ,
В тот же день Чиполлино оторвал клочок от своей рубашки и разделил его на несколько кусков.
«Вот и почтовая бумага, — подумал он с удовлетворением. — Теперь подождём, пока принесут чернила».
Когда Лимонишка принёс ему похлёбку на ужин, Чиполлино не стал её есть. Ложкой он наскрёб со стены немного кирпича, насыпал его в воду и хорошенько размешал, а затем черенком той же ложки написал несколько писем.
'
В письме, адресованном Кроту, говорилось:
Постскриптум: