— Ладно, — спокойно согласилась бабка.

Пульман трусцой припустил к рыночным воротам и у входа воровато обернулся: бабка, провожавшая его пристальным взглядом, три раза хлопнула в ладоши и с видимым безразличием отвернулась. Спустя несколько секунд правая рука ее привычно скользнула в карман, и тут произошла метаморфоза: лицо торговки мгновенно приняло озабоченное выражение, она начала суетливо рыться в переднике, что-то причитая и горестно пожимая плечами.

— Ну-ну, — озадаченно пробормотал Пульман. — Чертовщина какая-то…

Отойдя подальше, он остановился и украдкой пересчитал добытые средства. Получилось немногим более двухсот новых рублей.

— А проверим-ка мы это дело, — недоверчиво буркнул себе под нос Адольф Мирзоевич, озирая окрестности в поисках очередного объекта воздействия.

Внимание психотерапевта привлек крайний в ряду ларек с импортной дребеденью, возле которого никого не было. Подойдя поближе, Пульман разглядел в окошке видимую треть смазливой молодой бабенки, которая от нечего делать пилила ногти.

Стараясь дышать как можно ровнее, Адольф Мирзоевич мелкими шажками начал приближаться к киоску, прогоняя в уме возможные последствия своего последующего действия.

— Ты одна, красуля? — затаив дыхание, поинтересовался он, приблизившись на дистанцию, исключающую отступление, и тут же мучительно покраснел: с барышнями, тем более молодыми и смазливыми, он разговаривать стеснялся, поскольку остро ощущал при этом свою неполноценность.

— Ну, одна, — грубо ответствовала барышня, одарив вопрошающего крайне недружелюбным взглядом. — Чо хочу?!

— Хочу, хочу, — уверил ее Пульман. — Ну-ка, быстренько… эмм…

На окошко нацепи табличку «Обед», а меня… эмм… впусти к себе. Живо! — Выговорив наконец эту мучительную тираду, Адольф Мирзоевич страшно напрягся и уж было изготовился заискивающе разулыбаться и немедленно драпануть — ведь эта особь с явно выраженными чертами рыночной хищницы от безобидной бабки сильно отличалась и вполне могла разродиться страшным скандалом с далеко простирающимися последствиями типа экстренного вызова плечистых пацанов из Центральной бригады или еще чего-нибудь в том же духе.

Особь на секунду задумалась, затем выставила табличку, сама, безо всякого дополнительного распоряжения, задернула шторки на окне и распахнула дверь, впуская гостя. Переступив через порог, Адольф Мирзоевич севшим от напряжения голосом прохрипел:

— А теперь запри дверь, красуля, — что было немедленно исполнено.

Обозрев интерьер. Пульман заметил, что у хищницы все в норме, как положено экземплярам данного разряда: грудь торчком, ноги от ушей и задница — в обхват.

— Эээ… ммм… — От волнения у него затряслись руки, а сердце забухало о грудную клетку мощными скачками, грозя в любой момент выскочить наружу. — Эмм… У тебя того… это… ну — венерические заболевания есть? Нету? — выдавил он через силу и покраснел — стыдно стало отчего- то.

— Ага, нету, — утвердительно кивнула барышня и не в тему добавила:

— Я с кем попало не трахаюсь — Вовец башку оторвет! Это у него моментом.

— Ага, ага… эмм… — Пульман пристукнул кулачком о прилавок. — А у тебя… эээ… того — сейчас месячных нету? — и не то чтобы покраснел, а даже побагровел от напряга.

— Нету месячных, — отозвалась барышня, в отличие от него ничуть не смутившись.

— Тогда вот что… Вот что… эмм… — Пульман наконец собрался с духом и теперь уже отчетливо выпалил:

— Я очень-очень — ну просто невероятно красивый и страшно сексапильный мужик! Два метра ростом, могучие плечи, огромный член — просто невероятно огромный! Я тот, о ком ты мечтала всю свою сознательную жизнь! Поняла? Я — твой идеал! И вот — я здесь… Ты поняла?

— Да, поняла, — прошептала барышня и вдруг тяжко задышала — прямо так, без перехода, словно ее три дня вхолостую ласкали по чем попало и не давали заполучить оргазм. Крепко вцепившись в худые психотерапевтические плечи, распаленная торгашка страстно прорычала:

— Любый мой! О-о-о-о! — и залепила узкий рот обольстителя смачным поцелуем, тут же принявшись тереться о Пульмана всеми своими ухищрениями.

— Ax… Ax… Ax… — еле высвободив рот, Пульман судорожно глотнул воздуха и с огромным трудом пристроил дамочку на прилавок — благо тот оказался совсем невысоким. — Щас-щас… щас… — Трясясь от возбуждения, Адольф Мирзоевич кое-как разоружил потный лобок извивающейся страдалицы и, изловчившись, с всамделишным рыком вставил свое малокалиберное орудие в огнедышащую расщелину, отметив мимоходом, что для первого раза получилось довольно сносно.

— У меня огромный — невероятно огромный член!!! Ты получаешь колоссальное удовольствие! Просто фантастическое удовольствие! Я самый страшный половой гигант — я просто маньяк! Я — тот, кого ты ждала всю жизнь! — заполошно выкрикнул он и быстро-быстро задергал тазиком — словно отбойный молоток заработал.

Буквально через пятнадцать с половиной секунд с момента проникновения последовала разрядка: Адольф Мирзоевич дернулся, будто ударенный током, сладострастно крякнул и обмяк. А хищница, пластично зажав его ногами, задушенно взревела:

— Ооооооаа-а-ауеее!!! Ах — ах — ax — оууу!!! Родимый мой! Я люблю тебя — люблю! О Чикатило ты мой! Чикатило… — и принялась исступленно обцеловывать адольфомирзоевическую мокрую плешь.

Испуганно вырвавшись из жарких объятий, Пульман недоуменно уставился на распоясавшуюся красавицу:

— Не понял! Кто-кто?

— Чикатилллааа!!! — томно протянула хищница и вновь потянулась к Пульману. — Я о тебе всю жизнь мечтала! Режь меня, души меня — я твоя!

— Но-но, полегче! — прикрикнул Пульман и опасливо отступил к двери, поспешно застегивая штаны. — Извращенка, блин… Ха! Все кончилось — нет никакого Чикатилы! Заправься — ничего не было у нас с тобой.

— Ладно, — покорно согласилась извращенка, томно улыбаясь и профессиональным жестом вытягивая откуда-то из-под прилавка запасные трусики. — У нас ничего не было…

Адольф Мирзоевич поморщился, вдыхая аромат распаренного женского тела. Сейчас это получилось раз в пять хуже, чем при виртуозных актах мастурбации. Только страшное возбуждение и почти моментальная разрядка — подлинного наслаждения не было вовсе.

«Так себе… Слабое подобие левой руки», — отметил про себя Пульман, а вслух сказал:

— Вот что, красотуля… Я сейчас отсюда выйду, а как закроется дверь, ты тут же забудешь, что здесь произошло. В общем, ты меня никогда в жизни не видела. Ферштейн?

— Ага, — согласилась барышня. — Я тебя не видела. Ферштейн.

— Ну и прекрасно, — пробормотал Адольф Мирзоевич и, немного посомневавшись, напихал в авоську с картошкой всяких дорогих нерусских дрянностей, что были на полках — сколько влезло. Затем выгреб из стола все имеющиеся в наличии деньги, рассовал их по карманам и покинул ларек.

Хлопнув дверью, он некоторое время постоял рядом, прислушиваясь к своим ощущениям, затем подошел к окошку и постучал. Шторки разъехались в стороны, табличка «Обед» исчезла, и в оконном проеме показалось смазливое надменное личико.

— Чего хочу? — высокомерно поинтересовалась продавщица, окинув невзрачную фигуру психотерапевта безразличным взором.

— Во бляха-муха! — восхитился Адольф Мирзоевич. — Прям Мона Лиза, мать твою так! Такая надменность, такая величавость…

— Чо хочу?! — с ноткой агрессии вопросила «надменность». — Говори или отваливай, чудик. Холодильника нет — напитки теплые.

Адольф Мирзоевич хотел было возразить, что насчет холодильника «красуля» явно врет — пару минут назад он больно стукался костистой задницей о ручку «Аристона», каким-то чудом втиснутого в тесное пространство ларька и исправно гудевшего. Но тут же сообразил, что по сценарию ему таких вещей