сантиментами. Обращаться по фамилиям — слишком официально, сухо. Кличка — золотая середина. Кроме того, имя, случайно слетевшее с уст кого-либо из бойцов во время операции, в последующем может сослужить своему хозяину дурную службу. Такое случалось неоднократно в моей практике. А потому — боевая кличка. Как универсальное средство взаимодействия между членами команды…

Вот такие славные ребята. Все почему-то холостые, разведенные и по каким-то причинам вышвырнутые из военных ведомств. Каждый из них не сумел найти свое место в гражданской жизни. Не приспособлены оказались — отвыкли в войсках виться ужом в борьбе за существование. Умный полковник Шведов — благодетель, отец родной! — повытаскивал их из разных углов, обогрел, дал место в жизни, хорошие бабки и посулил блестящие перспективы, требуя взамен лишь то, что все они делали для Родины, когда молотили во благо ее процветания за жалкие гроши…

В свое время Шведов, движимый исключительно мотивами личной мести, собрал всех этих людей и вытащил меня из передряги, в которую я угодил по недомыслию в славном городе Зеленогорске. Я подготовил боеспособную команду, и. мы ударно поработали на полковника, осуществив его тщательно разработанный план: аннулировали коридорную группировку, ликвидировали КОРИДОР и примерно наказали злых дядек, посмевших походя обидеть полковника. После этого, казалось бы, необходимость в существовании команды отпала. Зачем держать в куче ненужных теперь профессионалов? Но наша деятельность попала в поле зрения определенных сил, которые в структуре современного российского общества вроде бы не значатся, однако, несмотря на это, имеют весьма значительный вес как в политике, так и в экономической сфере. Поскольку я сам не в курсе этого вопроса (полковник к своим тайнам не подпускает даже близких людей — дурная гэбэшная привычка, ставшая второй натурой), навязывать вам свои измышления по данному поводу не буду. Скажу проще: после той достопамятной резни в Стародубовске полковника (ну и нас вместе с ним, естественно) кто-то могущественный быстренько взял под крыло. Кому-то страшно понравилось, как мы разделались на три счета с мощной группировкой и довели до суицида злых дядек из верхнего эшелона. Шведову создали режим наибольшего благоприятствования. Доступ к любого разряда информации, моментальное приобретение какой угодно экипировки, защита от посягательств правоохранительных органов (хотя надо сказать, что в оной защите нужда ни разу не возникла — или, может, это нам, рядовым членам команды, так казалось) и определенные денежные субсидии. Взамен — работа в ЗОНЕ. И мы работали. Отстреливали караваны со всем подряд — как с той, так и с другой стороны; вырезали помаленьку наиболее докучливых информаторов — охотников за секретами; осуществляли разведку непосредственно на территории ЗОНЫ; покупали информацию, если возникала такая необходимость; стравливали банды «индейцев» друг с другом и с «клиентами», ползущими в ЗОНУ с нашей стороны, и так далее и тому подобное. И так мы функционировали до того рокового момента, пока не связались с Зелимханом Ахсалтаковым, о котором я уже упоминал. Но об этой бестии я расскажу в другой раз — давайте вернемся в Стародубовск второй половины декабря 1998 года и займемся подготовкой к пред стоящей акции…

Прокатившись с Поликарпычем к Сухой Балке, я убедился, что Карлесоны могут не только варенье трескать и на общественных крышах зависать. Перешеек имел место. Ну естественно, не в десять метров шириной, как по недомыслию пообещал Валера, а метров в пять, не больше, однако плотно утрамбованный — будто кто катком утаптывал, и вполне достаточный для прохождения на пониженной передаче большегрузного транспорта.

— Совсем оборзели, члены… — растерянно пробормотал я, подходя к правой обочине перешейка и всматриваясь в очертания валявшегося внизу «КамАЗа» с прицепом, опрокинутого на левый бок. Этакая своеобразная памятка коридорным водилам о необходимости соблюдения мер безопасности при транспортировке левого груза. — И не лень вам было вкалывать? — выразил я свое недоумение, приглашая жестом Поликарпыча разделить со мной негодование по поводу чрезмерной активности коридорной группировки. — Нет, ты посмотри — я же говорил, тут землеройной бригаде работы на месяц, не меньше!

— Че там вкалывать, — не согласился Валера, выходя из машины и доставая из кармана «Беломор». — Поставь пару экскаваторов с отвалами, да пусть день и ночь гребут сверху. Вона, смотри, как они эту сторону спланировали. Метра на два точно будет.

Я посмотрел — действительно, склон балки со стороны ЗОНЫ на пару метров казался выше своего противоположного собрата. А это что значит?

— И что это значит? — спросил я Поликарпыча, выдергивая у него из пачки «беломорину» — курить давно бросил, но иногда тянуло побаловаться. — Почему разные склоны?

— Как что? — даже удивился Валера, с любопытством наблюдая, как я подкуриваю от его зажигалки. — Наши экскаваторы работали. Не с ЗОНЫ. Наглые, как танки, бляха-муха…

Правильно — наши экскаваторы. Три года назад тутошние казаки начали возводить различные препятствия на протяжении всей границы с ЗОНОЙ — по мере своих сил и возможностей, не поддерживаемых государством. Природа, как бы идя навстречу желанию простого люда оградить себя от нечисти, прущей из ЗОНЫ, разбросала во многих местах приграничья балки и выемки естественного происхождения, которые оставалось лишь расчистить, углубить и соединить между собой рвами. Насколько я знаю, Сухая Балка явилась для казачьего войска одним из наиболее трудоемких участков — ее древние склоны были очень пологими, и раньше по ним с разбегу пролетали в обе стороны все кому не лень. Очень уж удобно балочка располагается. Если по карте смотреть, через нее проходит ровная как стрела грунтовая дорога, зарегистрированная доразвальными топографами. Дорога эта ведет прямиком в ЗОНУ и экономит массу времени водителям — по близлежащей трассе, годной для проезда через этот участок, нужно плестись со скоростью не более 15 километров в час на протяжении 70 километров . Вот и разрыли балку казачки — славно потрудились в свое время.

А теперь, стало быть, джигиты решили восстановить дореформенную топографию и сделали это самым беспардонным образом. Не из ЗОНЫ подкрались, сторожась и озираясь по-сторонам, а по-хозяйски подъехали с нашей стороны и погнали себе помаленьку тесать склон. Наглецы! Нет, так не пойдет. Что-то я в последнее время стал замечать, что все чаще удивляюсь. Надо привыкать. Или работать надо, чтобы не пришлось привыкать. Работать мы не прочь — было бы только с кем!

— Слазим посмотрим? — предложил хозяйственный Поликарпыч, ткнув папиросой в валявшийся на восьмиметровой глубине «КамАЗ». — Может, чего осталось… Слазим?

— Можно, — согласился я, сразу переходя от слов к делу — аккуратно поехал на подошвах вниз, придерживаясь руками за склон. — Только брать ничего не будем.

— Чего так? — удивился Поликарпыч, пристраиваясь мне вслед. — Заминировано?

— В машине трупы были, — попугал я своего спутника. — Нельзя ничего из нее брать — дурная примета.

— Почему ты решил, что там трупы? — Валера сразу вдруг отстал от меня — не захотел спускаться дальше. —

Воняет, что ли? Я не чувствую че-то… Не, совсем не воняет. Почему ты…

— Дураку понятно, что водила и все, кто сидел в кабине, завернули ласты, — пояснил я, продолжая спускаться. — Шли из ЗОНЫ, под уклон, не вписались в габариты и с восьми метров рухнули кабиной вниз. Смотри — кабина всмятку.

Кабина, однако, была целой — обнаружив это, Поликарпыч скептически хмыкнул, воспрял духом и, спустившись ко мне, принялся осматривать машину. «КамАЗ» лежал на боку, что несколько затрудняло исследование. Трупов мы, как и следовало ожидать, не обнаружили — то ли сами ушли, то ли уволок кто, дабы не оставлять следов. Все доступное демонтажу оборудование было снято, причем неторопливо, с чувством, толком, расстановкой — не гнал никто механиков. Стекла тоже отсутствовали, но, судя по куче мелкого крошева, они просто рассыпались при падении — стойки кабины слегка повело. А вообще машина сильно не пострадала: если бы имелась возможность вытащить ее, наверняка можно было бы заняться реставрацией, как отметил мой спутник.