обычная, хорошо знакомая Пафнутьеву работа.

— Крутовато получилось, — пробормотал Халандовский.

— Почему? — Пафнутьев передернул плечами. — В самый раз. Только так это и могло кончиться. Он знал, на что шел.

— Но в подобное не мог поверить, — заметил Фырнин.

— А в подобное никто не верит. Всегда хочется надеяться, что уж тебя-то минует чаша сия.

— А вообще, Павел Николаевич... Как это следует понимать? Как понимать? — повторил Фырнин.

— Ответный удар, — ответил Пафнутьев. — Это не начало... Это продолжение. Начало было года три-четыре назад.

— Но смысл?! В этом должен быть какой-то смысл! — воскликнул Фырнин.

— Возмездие, — негромко обронил Пафнутьев. — Если хочешь, назови это местью.

— За что?!

— Он нарушил.

— Что нарушил, Павел Николаевич? Что мог нарушить чиновник, от которого ничто не зависит?! Ведь его задача переносить бумаги из кабинета в кабинет и ничего больше?!

— Дело в том, что, когда он переносил бумаги из кабинета в кабинет, с ними, с бумагами, кое-что случалось... Они иногда пропадали. Бесследно и безвозвратно. И еще один момент, — начал было Пафнутьев, но замолчал. Вместо него закончил Халандовский.

— У него кровь на руках, — сказал он, глядя в стол. — Жадность фраера сгубила.

На экране телевизора замелькали другие кадры — где-то что-то взорвалось, где-то что-то обрушилось, сгорело... Других новостей в наше время почти и не бывает. Перевернулся джип, обстреляли «жигуленок», похищен какой-то торгаш — требуют денег... Никто ничего не пишет, не лепит, не изобретает, не строит... Во всяком случае, именно такое впечатление складывалось после просмотра обычных вечерних новостей.

В кармане Халандовского зазвонил мобильник. Халандовский некоторое время колебался, не зная, как поступить, брать ли телефон, выходить ли на связь. Он вопросительно посмотрел на Пафнутьева, и тот кивнул — бери, дескать, чего уж там...

— Слушаю, — сказал Халандовский. И тут же высоко вскинул брови, Пафнутьев опять успокаивающе кивнул — продолжай, Аркаша, я догадываюсь, откуда звонок и чего этому звонарю нужно от нашей теплой компании. — Здравствуйте, Юра!

— Я так и знал, — пробормотал Пафнутьев. — Лубовский, — пояснил он Фырнину.

— Он здесь, — сказал Халандовский и протянул трубку Пафнутьеву. Тот тяжко вздохнул, чуть помедлил и взял трубку:

— Пафнутьев на проводе!

— Лубовский беспокоит... Что там у вас случилось?

— А что у нас случилось? Ничего. Сидим вот, сумерничаем, телевизор смотрим, о жизни беседуем. А как у вас, Юрий Яковлевич? Как здоровье? Австрияки не обижают? В случае чего мы всегда готовы во всеоружии...

— Что с Шумаковым? — перебил Лубовский.

— Так ведь это... Как бы сказать поприличнее...

— Да уж скажите как-нибудь!

— Убили Шумакова. Сегодня около шести вечера. Прямо в здании прокуратуры. Не в главном здании, а в нашем, вспомогательном. Это был такой кошмар, такой ужас... Мы все просто в шоке!

— Задержали кого-нибудь?

— Не удалось, Юрий Яковлевич... Паника началась! Вы же знаете, какой народ сейчас напуганный... Куста боится.

— Так. — Лубовский помолчал. — Не нравится мне все это... Плохо это. Я слышал, что стреляли прямо в здании?

— Не исключено, Юрий Яковлевич! Вы точно подметили — уж куда хуже! — сочувственно произнес Пафнутьев со всей искренностью, на которую был способен. — Мы все так переживаем, так переживаем... Просто нет слов.

— Так, — повторил Лубовский. — Что же мне с вами делать-то, Павел Николаевич?

— А что со мной делать? — удивился Пафнутьев. — Награды вроде не заслужил, большого порицания тоже...

— Не знаю, не знаю, — произнес странные слова Лубовский. — С вашим появлением у меня возникло столько проблем... Скажите честно... Ваша работа?

— Не понял? — насторожился Пафнутьев — Лубовский произнес слова, которые должны были в душе слабой и робкой вызвать чуть ли не ужас.

— Шумаков — это ваша работа?

— Не понял? — тверже повторил Пафнутьев, поскольку знал — он уже имеет право на некоторую обиду. — Вы имеете в виду — не я ли его застрелил?

— Именно это я и имею в виду.

— Простите, Юрий Яковлевич... Но ведь все произошло на глазах десятков людей... Неужели вы думаете, что я...

— Извините, Павел Николаевич, я сейчас не вполне собой владею... Мерещатся черти там, где их нет и быть не может. Просто эта новость меня вышибла из колеи... Мы с Шумаковым давно знакомы... Друзьями не были, слишком уж разные сферы деятельности, но сталкиваться приходилось частенько... Я вот что подумал... У нас с вами разговор вроде как бы и не закончен, а если говорить точнее, то он и не начинался... А почему бы вам не подъехать ко мне сюда, а? Тряхните стариной, Павел Николаевич!

— В Австрию?! — ужаснулся Пафнутьев.

— Нет, зачем... Из Австрии я сегодня-завтра вылетаю... Приезжайте в Испанию!

— В Испанию?! — поперхнулся Пафнутьев, чем, очевидно, должен был привести Лубовского в состояние полного превосходства. — Но это уж если начальство...

— Павел Николаевич, — с бесконечным терпением произнес Лубовский. — Я помогу вашему начальству принять такое решение.

— И оно... — Пафнутьев не осмелился даже закончить свой вопрос, столь велика была его подавленность.

— И оно решит, — великодушно заметил Лубовский. — Так что, Павел Николаевич... До скорой встречи на земле Дон Кихота? Колумба? Дали? К сожалению, других испанских знаменитостей не знаю... Я имею в виду знаменитостей, достойных нашей с вами встречи, а?

— Как скажете, Юрий Яковлевич, как скажете. — Пафнутьев, похоже, был совершенно подавлен и лишен способности что-либо соображать.

— Заметано, — с легкой вульгаринкой произнес Лубовский и отключил свой мобильник. Пафнутьев тоже нажал кнопку отключения, убедился, что телефон действительно выключен, и только после этого вернул его Халандовскому.

Фырнин был в полном восторге от услышанного, вертел головой, и, судя по всему, ему просто не терпелось поделиться своими впечатлениями. Но Халандовский угрюмо и молча смотрел в стол — тон Пафнутьева нисколько его не обрадовал.

— Он не дурак, Паша, он не дурак, — наконец проговорил Халандовский. — Не надо бы с ним вот так... Чуть бы посерьезнее, чуть бы зависимее, что ли...

— Еще более зависимо?! — вскричал Пафнутьев.

— Не надо, Паша... У тебя пошел кураж, это всегда прекрасно, но он не дурак.

— А! — Пафнутьев легкомысленно махнул рукой. — И на старуху бывает проруха.

— Ты кого имеешь в виду? — все еще недовольно спросил Халандовский.

— Себя, кого же еще! Конечно, себя, Аркаша! И не сомневайся в этом! Не Лубовского же, в самом деле!

— Ладно, Паша, ладно... Может быть, ты и прав, может быть... А там кто знает, возможно, и нет.