– Расскажите.

– А что рассказывать-то. От Витальки поди уж все известно.

– Он говорил, – посмотрел на мальчика Зимин, – что ящики, где золото, от Карги перевезли на берег Чаи, дальше поплыли на лодках и в трех местах закопали клад.

– Ну, так и есть. Что еще?

– Солдат тот, если действительно своими руками закапывал ящики, должен был помнить точное место.

– Он и помнил, а как же. Где, на какую глубину закапывали, сколько куда шагов нужно сделать, чтоб встать на месте клада. Все отцу рассказал.

– И вве это зная, по горячим следам не сумели найти? – с сомнением спросил Зимин.

– По каким таким горячим, – махнул рукой старый железнодорожник. – В пятидесятых годах, в конце, только лишь и принялись искать.

– Что так поздно?

– А вот так. Времена-то какие были. Отец собрался было в чека докладывать, мать отговорила: не лезь. Не найдут вдруг, скажут, прикарманил. Найдут– еще хуже. Не поверят, что нет еще одного, утаенного местечка, что себе совсем ничего не оставил на черный день.

– А сам ваш отец не пытался хотя бы убедиться, что действительно владеет большой тайной, что клады есть?

– Ну как же это нет. Ему это всю жизнь было как заноза невытащенная. Ездил сколько раз на те места.

– Копал?

– Представь себе, ни единожды не ковырнул даже лопатой. В первый раз на Усть-Тойловку приехал, там прежде остяцкое селение было. Остяки допреждь на все лето в тайги дальние кочевали, аж на Улу-Юл, а тут им велели оставаться. Приучали к оседлой жизни, значит... В Светловодовку приплыл в другой раз, брошенная еще до революции деревня, – там, рядом, на соседнем берегу спецпоселенцы, комендатура... И в Пустошной. Годами па заимке, после гибели хозяина, никто не объявлялся – и нате вам, артель старательская обосновалась. А ему на Чаю путь не ближний впоследствии стал, его работать в Боготол перевели... В «оттепель», при Хрущеве, значит, отец заявление сделал в органы. Ну, покопали, покопали, не нашли ничего и сказали отцу, что он лишку о кладах читал, вредно. Так ему и сказали.

– А позднее? Искали?

– Да уж не по одному разу в каждом месте.

– Может быть, рельеф местности изменился? Берег рушился, передвинулся? Или солдат не точно места назвал?

– Солдату какой прок врать было, – возразил старый железнодорожник. – А берег, ты верно говоришь, подвинулся. Однако другие ориентиры-знаки имеются.

– Но клада нет. Ни одного из трех, – сказал Зимин.

– Они на то и клады, чтобы не сразу даваться, – с вкрадчивостью в голосе произнес Веревкин. – Верно, Виталька. Сережка? – Не дождавшись от мальчишек подтверждения своим словам, сам и ответил: – Верно.

– Значит, вы верите, что золото во всех этих трех местах, – Зимин положил ладонь на лоцманскую карту, – по-прежнему в целости лежит?

– Лежит, – твердо, с убежденностью ответил старик Веревкин. – Как миленькое. Час не приспел открыться.

– А вот эти обозначения какое отношение имеют к золоту? – Зимин показал на карте отметки «Временная летняя дача» и «Могила иеромонаху».

– Это солдат, Расторгуев его фамилия, от заимки Пустотной до моста так шел, путь его... Ты, Виталька, рассказывал, что на заимке Пустошной произошло? – Старик посмотрел на правнука.

– Неа, – послышалось в ответ.

– Неа, все тебе неа, – передразнил правнука Веревкин. – Самое главное и произошло. Заложили они последний клад. Старший отряда велел всем садиться в одну лодку, поплывут обратно. Когда выполнили приказ, сели, он одну за одной с берега две гранаты на корму и в. нос кинул. Расторгуева взрывной волной из лодки выбросило, потому и спасся один из всех, дошел до моста.

– Прилично шел, – поглядел еще раз на карту Зимин.

– Долго...

– А потом, после– встречи с вашим отцом, что с тем солдатом стало?

– Убили его.

– Убили?

– Наповал. Он вечером пришел, а утром его уже убили. Отец рассказывал, он весь от страха трясся, умолял спрятать его. Говорил, Тютрюмов знает, что он жив и будет искать сколько угодно, пока не сыщет и не добьет.

– Тютрюмов? – переспросил Зимин.

– Ну да, – подтвердил старый железнодорожник. – Был здесь после ухода Колчака командиром отряда чоновцев. Теперь о нем в Пихтовой, кроме меня, разве что Егорка Мусатов помнит... Слышал о Мусатове?

– Слышал...

– Так вот, солдат боялся, что Тютрюмов по пятам за ним идет, отецобещад его спрятать так – ни одна живая душа не найдет, хоть обыщись. Расторгуев успокоился, уснул. А утром все равно ушел. Тайком. Мертвым с новой раной отец его в черемушнике обнаружил. На полкилометра не успел от моста уйти...

– Тютрюмов его?

– Кто ж знает. Наверное, Тютрюмов... Вот так с золотом связываться, – подытожил старик.

– Дед, ты забыл про сменщика еще, – напомнил правнук.

– Верно, – закивал Веревкин-старший. – Утром отец сменился. Сменщик его чуть пораньше пришел. Только отец от моста отдалился, слышит: бабах! Бегом вернулся. Мертвый сменщик у будки лежит на рельсах и никого около. Тишина.

– В последний раз давно копали в Светловодовке, в Усть-Тойловке?..

– Четыре года разад. Я знаешь что еще про себя кумекаю, почему неудачи всё: копать глубже нужно. Ящики в земле лет за десять сгнили, а золото вниз ушло. За семьдёЬят-то с лишним лет, может быть, метров и на пять. А то еще и вбок сместилось, кроме того, что вниз погрузилось.

– А Тютрюмов не мог клады перепрятать?

– Не, что ты. Это летом было, в самом конце. А в сентябре Тютрюмова убили.

– Кто?

– Не знаю. Но. с почестями его хоронили. Как героя. Значит, белые. Или пушилинская банда.

– М-да. Любопытно. Можно, я к вам еще загляну?

– Заглядывай.

Оперативная группа во главе с Нетесовым, скорее всего, вернется не раньше завтрашнего дня. Это Зимин узнал от сержанта Коломникова, заглянув в горотдел милиции. Зато он, Кодомников, будет свободен через три часй, и они могут хоть на целые сутки отправиться, куда Андрей Андреевич пожелает.

– В Усть-Тойловку или Светловодовку можно? – не замедлил воспользоваться предложением Зимин.

– Сложно туда. Надувная лодка нужда, двухместная... – Коломников по-мальчишьи поморщил лоб, очевидно, вспоминая, у кого такую можно взять, вдруг встрепенулся: – А вы случайно не у Веревкина были?

– Был.

– Я так и подумал.

– Почему?

Сержант вместо ответа предложил:

– Хотите повстречаться с одним человеком? Лестнегов Константин Алексеевич. Он тоже колчаковским золотом интересуется.

– Конечно.