– Есть.
– Один из пихтовских обращался к нему, как к отцу.
– Мг... Вы оборвали рассказ на ранении. И ничего не сказали, как спаслись.
– Меня подобрал и четыре месяца лечил охотник. Имя свое попросил сохранить в тайне. Я был белым, а большевики, когда лечил, занимали эту территорию. Подобрал меня очень далеко от места, где захоронили золото. В тайге, в сугробе. Чуть живого.
– Охотник о золоте знает?
– Я ему не говорил.
– Но почему вы уверены, что ящики на прежнем месте? Их могли тайно вывезти. Те же Пушилины. Ваши друзья офицеры.
– Друзья офицеры не могли. После излечения я искал Ковшарова и Хмелевского. Полковника нашел в Чите, дрался с ним и убил из нагана, который теперь у вас. То же самое было с Хмелевским. Под Харбином мы встретились...
– Теперь очередь Пушилиных?
– Н-нет. Их убивать я не собирался. Хотел удостовериться, что золото на месте. Кажется, уже убедился.
– Как?
– Если бы они занимались золотом, не было бы банды. Я могу, впрочем, ошибаться.
«Неплохо варит голова у офицера», – отметил про себя секретарь укома, спросил:
– Вы пишите, что от эшелона ехали ночью, дороги не запомнили. Как же укажете место? Озер вокруг Пихтовой десятки. И почти у каждого – домик.
– Поручик Хмелевский был очень самоуверен, перед дуэлью назвал место, где меня ранили...
– И что за место?
– Мы договорились: вы доложите обо мне вашему руководству, – напомнил Взоров.
– Доложу. Сейчас же.
Прожогин снял трубку, покрутил ручку телефона, сказал:
– Товарищ Ольга, свяжи срочно с Сибревкомом... Нет-нет, Лично с Иваном Никитичем Смирновым. Жду. – Трубка легла на рычаги.
– Слыхал имя? – спросил у Взорова. Секретарь укома постоянно сбивался с «вы» на «ты».
– Комиссар пятой армии. Его у вас называют победителем Колчака...
– Точно. Теперь Предсибревкома. Главнее его в Сибири...
Зазвонил телефон.
– Маркушин! – хватаясь за трубку, громко позвал милиционера секретарь укома и, когда тот мигом возник на пороге, велел. – Побудьте вместе в коридоре, пока я говорю...
Прожогин приготовился слышать знакомый неторопливый голос председателя Сибревкома, бывшего своего политического командира, с кем рядом прошел боевой путь в составе Пятой армии от Свияжска, от Волги, почти до самого Нижнеудинска, голос человека, с которым знакомством гордился больше всего на свете, о котором бойцы слагали легенды и пели песни, а знаменитая писательница Лариса Рейснер говорила в своих красивых статьях как о коммунистической совести Красной Армии. Однако услышал опять телефонистку. Связь с Новониколаевском поврезедена, известила она, провода оборваны.
– Как так? – переспросил он. Машинально, потому что знал: бандиты часто подпиливают столбы и обкусывают провода, вдобавок устраивают .засады, приходится посылать целые отряды, чтобы восстановить линию.
– Что-нибудь еще нужно, Валисий Кондратьевич? – напомнила о себе телефонистка. Ольга.
– Соедини с Тютрюмовым, – словно очнувшись, потребовал он. И когда зазвучал густой хрипловатый бас начальника местного чоновского отряда, попросил:
– Приходи, Степан. Позарез нужен.
На вопрос, что за спешка, ответил:
– Такого у нас еще не было никогда.
Не сдержался, против воли прибавил в трубку:
– Золото! На миллионы!
После этого сообщения Тютрюмов, располагавшийся со своими бойцами в бывшем купеческом особняке на той же улице в трех минутах ходьбы от укома, явился без заминки.
– Что за тип торчит у тебя в коридоре с Маркушиным? Какое золото?
– Садись, читай, – секретарь укома уступил свое место Тютрюмову.
– Это что, написал тип, который за дверью? – спросил отвыкший за последнее время от чтения длинных бумаг командир местных чоновцев.
– Ты читай.
– Ох-х, белая косточка, моряк. Я на лицо глянул, сразу подумал... – комментировал Тютрюмов первые прочитанные строки заявления. Что подумал, начальник отряда пихтовских чоновцев не сказал, умолк, весь ушел в чтение.
– Вот это да. – Тютрюмов отодвинул исписанные красивым почерком листки, посмотрел на секретаря укома. – В двух ящиках даже платиновый песок. Ну и где все это? От какой печки плясать до озера?
– Не говорит пока. Настаивает, чтобы сначала поставили в известность губернское начальство.
– Ну, а ты?
– С Николаевском связь нарушена. Нужно попробовать по железнодорожному каналу снестись, по телеграфу. Или, может, отвезти его в Новониколаевск, а? Как считаешь?
– Считаю, может, к лучшему, что нет связи.
– То есть?
– Без всяких то есть. Прежде чем начальству докладывать, нужно проверить. Мало ли чего написал. Место узнать нужно.
– Не скажет он.
– Скажет. Услышит то, что хочет, и скажет. Сейчас я сам с ним потолкую, не вмешивайся.
Тютрюмов открыл дверь и позвал старшего лейтенанта.
– Мы переговорили с Новониколаевском, – сказал, отрекомендовавшись. – Завтра в середине дня приедут из Сибревкома. Вашу просьбу служить во флоте рассмотрят. Спецы нужны. Будете на флоте, если на службе у Колчака не усердствовали...
– Конвой не участвовал в боях, – сказал Взоров – То есть, в критические, самые последние недели, часть офицеров конвоя была на передовой. Мне не привелось.
– Тем лучше... А вот в Москву сообщать Сибревкому пока не о чем. Увезти могли золото. Да и место лишь по названию можно не найти. Здешние названия часто повторяются. На иной версте по два-три одинаковых. Промысловики даже путаются.
Взоров отрицательно повел головой.
– Рыбацкое становище Сопочная Карга.
– Что? – переспросил Тютрвдмов.
– Место, где убивали меня...
Украдкой Тютрюмов подмигнул секретарю укома: вот, мол, как надо вести разговор.
– Есть такое, – подтвердил. – Напрямую верст десять отсюда. Но там около озера нет избы, как вы утверждаете, – начальник чоновского отряда кивнул на стол, где лежали исписанные рукой Взорова листки.
– Есть,-тихо твердо возразил. Взоров.
– Противник мог перед дуэлью и соврать, – сказал секретарь укома. – Назвать другое озеро.
– Исключено. Абсолютно ему не было смысла лгать.
– Второй Сопочной Карги, вроде бы, нет у нас, – помолчав, проговорил секретарь укома.
– Нет, – уверенно кивнул Тютрюмов. – Бывал я на том озере весной. Помню, избы около него нет.
– Есть, – упрямо повторил Взоров.
– Чем гадать, лучше съездить туда. На месте видней, – предложил начальник чоновского отряда.-