Верно, учитель. — Но таверна снаружи . — Да. — Тогда, по твоему выходит, он должен был бы перелететь через стену. — Я уверен, что это был он. — Тогда, возможно, он прибыл позже. Может, он еще не входил, когда ты его видел. — Никак иначе это не может быть, учитель. Хранители лабиринта неподкупны. Дидактилос прошелся по его затылку своим фонарем. — Глупый мальчишка! Я же говорил тебе о таких утверждениях. — Имею ввиду, их не легко подкупить, учитель. Например, не за все золото Омнии. Больше похоже на правду. — Как ты думаешь, учитель, эта черепаха действительно бог?

— Если да, то в Омнии у нее будут большие неприятности. Там у них их ублюдочный бог. Читал старину Абрахаса?

— Нет, учитель. — Великий знаток богов. Дока. . От него всегда несло палеными волосами. Врожденная сопротивляемость.

* * *

Ом медленно полз вдоль строки. — Прекрати ходить туда-сюда. — сказал он. — Я не могу собраться. — Как люди могут говорить такое? вопрошал пустоту Брута. — Притворяться, что они рады, что не знают! Находя все больше и больше вещей, которых они не знают! Как дети, гордо показывающие свой горшок!

Ом пометил когтем место. — Но они находят. — сказал он. — Этот Абрахас был безошибочный мыслитель. Я не все это знаю. Сядь!

Брута повиновался. — Отлично. — сказал Ом. — Теперь… послушай. Знаешь ли ты, как боги обретают силу?

— Когда люди в них верят. — сказал Брута. — Миллионы людей верят в тебя. Ом колебался. “Хорошо, хорошо. Здесь и сейчас. Рано или поздно он поймет сам…” — Они не верят. — сказал Ом. — Но… — Такое случалось и прежде. — сказала черепаха. — Множество раз. Знаешь ли ты, что Абрахас нашел потерянный город И. Очень странная резьба, говорит. Он говорит, вера. Вера меняется. Люди начали с веры в богов, а кончили верой в систему. — Не понял. — сказал Брута. — Позволь объяснить это иначе. — сказала черепаха. — Я — твой Бог. Верно?

— Да. — И ты почитаешь меня?

— Да. — Хорошо. Тогда возьми камень и убей Ворбиса. Брута не сдвинулся с места. — Я уверен, что ты слышал. — сказал Ом. — Но он за это… он сейчас… Квизиция будет… — Теперь ты понял, что я имел ввиду. — сказала черепаха. — Сейчас ты боишься его больше, чем меня. Абрахас тут говорит: “Окружается Божество, яко Раковиной, Молениями, Церемониями, Строениями, Служителями и Авторитетами, покуда в конце концов Божество Умирает. И не узреть могут этого.” — Это не правда!

— Я думаю, это правда. Абрахас говорит, есть моллюск, живущий подобным же образом. Он наращивает и наращивает раковину, покуда не может сдвинуться с места и так умирает. — Но… но… это значит… вся Церковь… — Да. Брута попытался ухватить идею, но совершеннейшая ее ненормальность вырывала ее из его мысленного захвата. — Но ты же не мертв. — справился он. — Отличная новость. — сказал Ом. — И знаешь, что? Ни один маленький бог не пытается захватить мое место. Рассказывал ли я тебе о старине Ур-Гилаше? Нет? Он был богом там, где теперь Омния, до меня. Не слишком великим. Обычный бог погоды. Или змеиный бог. Словом, какой-то бог. Понадобились годы, чтобы от него избавиться. Войны и прочее. Я даже думал… Брута молчал. — Ом по-прежнему существует. — сказала черепаха. — Имею ввиду, раковину. И тебе всего — лишь надо заставить людей понять. Брута по-прежнему молчал. — Ты можешь стать следующим пророком. — сказал Ом. — Не могу! Всякий знает, что следующим пророком будет Ворбис!

— Ах, но ты будешь настоящим . — Нет!

— Нет? Я — твой Бог!

— А я мой я. Я не пророк. Я не могу даже писать. Я не умею читать. Никто не станет меня слушать. Ом оглядел его снизу вверх и обратно. — Должен заметить, ты не тот избранный, которого избрал бы я. — сказал он. — Великие пророки имеют видения. — сказал Брута. — Даже если они… даже если ты не говоришь с ними, у них есть что сказать. Что могу сказать я? Мне нечего сказать ни одному человеку. Что я могу сказать?

— Веруй в великого Бога Ома. — сказала черепаха. — И что потом?

— В смысле, и что потом?

Брута мрачно посмотрел на темнеющий двор. — Веруй в Великого Бога Ома, или будь поражен молнией. — сказал он. — По мне, так хорошо. — Так всегда и должно быть?

Последний луч солнца вспыхнули на статуе в центре двора. Она была неуловимо женской. На ее плече сидел пингвин. — Патина, богиня Мудрости, — сказал Брута. — С пингвином. Почему с пингвином?

— Понятия не имею. — поспешно ответил Ом. — Ничего мудрого в пингвинах нет, так?

— Не думай так. Разве что ты учел тот факт, что никто не повезет их в Омнию. Очень мудро. — Брута!

— Это Ворбис. — сказал Брута вставая. — Могу ли я покинуть тебя?

— Да. Здесь еще осталось немного дыни. Вернее, хлеба. Брута вышел в сумерки. Ворбис сидел на скамейке под деревом, прямой, как статуя, в полумраке. — А, Брута. Составишь мне компанию во время небольшой прогулки. Подышим вечерним воздухом. — Да, лорд. — Тебе понравилась поездка в Эфебу. Ворбис редко спрашивал, если мог сделать утверждение. — Это было… интересно. Ворбис положил одну руку на Брутино плече, а другой подтянулся к своему посоху. — И что ты думаешь? — спросил он. — У них много богов, на которых они обращают много внимания. — сказал Брута. — И они ищут неведения. — И, будь уверен, найдут его в изобилии. — сказал Ворбис. Он указал посохом в ночь. — Пошли, погуляем. — сказал он. Где-то в темноте слышался смех и звон посуды. Густой запах ночных цветов висел в воздухе. Запасенное дневное тепло, излучаемое камнями, превращало ночь в подобие благоухающего супа. — Эфеба глядит на море. — сказал Ворбис через некоторое время. — Видишь, как она построена? Все на склоне холма, со стороны моря. Но море изменчиво. Ничто постоянное не приходит с моря. В то время как наша дорогая Цитадель глядит в глубокую пустыню. М что же мы тут видим?

Инстинктивно обернувшись, Брута взглянул через верхушки крыш в черный провал пустыни на фоне неба. — Я вижу вспышку света. — сказал он. — И снова. На склоне. — А. Свет истины. — сказал Ворбис. — Так пойдем вперед встретить его. Проведи меня ко входу в лабиринт, Брута. Ты знаешь дорогу. — Лорд? — сказал Брута. — Да, Брута?

— Я хочу вас спросить. — Спрашивай. — Что случилось с Братом Мардаком. В ритме палки Ворбиса по камням послышался едва заметный намек на замешательство. Потом эксквизитор сказал: “Правда, милый Брута, подобна свету. Ты знаешь про свет?” — Он… приходит от солнца. И луны. И звезд. И свечей. И ламп. — И так далее, — сказал Ворбис, кивая. — Конечно. Но есть иной свет. Свет, наполняющий даже самые темные места. Так должно быть. Если бы этот мета-свет не существовал, как бы мы видели тьму?. Брута ничего не сказал. Это было слишком похоже на философию. — Так же и с истиной. — сказал Ворбис. — Есть вещи, которые кажутся истиной, обладают всеми признаками истины, но не являются истиной в действительности. В действительности истину иногда приходится защищать лабиринтом лжи. Он повернулся к Бруте. — Ты понял меня?

— Нет, лорд Ворбис. — Я имею ввиду, то, что воспринимают наши органы чувств, не является фундаментальной истиной. Видимые, слышимые и сделанные воплоти вещи есть не что иное, как тени более глубокой реальности. Вот что ты должен усвоить по мере продвижения в Церкви. — Но на данный момент, я знаю лишь тривиальную истину, доступную снаружи. — сказал Брута. Он чувствовал себя так, словно находился на краю бездны. — Мы все начинали с этого. — мягко сказал Ворбис. — Так убили ли эфебцы Брата Мардака? — настаивал Брута. Он медленно продвигался в темноте. — Говорю тебе, что в глубинном понимании истины, они убили его. Своей неспособностью воспринять его слов, порожденной их закостенелостью, они несомненно убили его. — Но в обычном понимании истины, сказал Брута, подбирая каждое слово с тщательностью, с какой обхаживают своих пациентов в глубинах Цитадели инквизиторы, в обычном понимании истины, Брат Мардак умер, не правда ли, в Омнии, потому, что он не