что искажает реальность и из нее существуют открытые проходы во все остальные библиотеки — и в пространстве, и во времени… Она так не похожа на Библиотеку в Эфебе, с ее четырьмя или пятью сотнями томов. Большую их часть составляли свитки, спасавшие своих читателей от мороки подзывать раба всякий раз, когда хочешь перевернуть страницу. Конечно, каждый из них лежал в своей нише. Книги не должны лежать слишком близко друг к другу, иначе они начинают странным и непредсказуемым образом взаимодействовать. Солнечные лучи пронизывали шторы, осязаемые, как колонны в пыльном воздухе. Хотя это было последнее чему здесь стоило удивляться, Брута не мог не заметить странных конструкций в проходах. Деревянные рейки были прибиты между рядами каменных полок на высоте около двух метров, так что они поддерживали более широкую планку неясного назначения. — Библиотека. — провозгласил Дидактилос. Он вытянул руку. Его пальцы нежно пробежали по планке над его головой. До Бруты, наконец, дошло. — Ты слеп, да? — сказал он. — Верно. — Но ты взял с собой фонарь?
— Совершенно верно. сказал Дидактилос. — Я не заливал в него масла. — Фонарь, который не светит, для человека, который не видит?
— Да. Работает отлично. И, разумеется, это очень философски. — И живешь ты в бочке. — Жить в бочке очень модно. — сказал Дидактилос, быстро идя вперед, его пальцы лишь случайно задевали знаки на планках. — Так поступает большинство философов. Это выражает презрение и пренебрежение к мирским вещам. Представь себе, у Легибуса в бочке даже есть сауна. Удивительно, что только не приходит в голову лежа в ней, говорит он. Брута огляделся. Свитки высовывались со своих полок, как кукушки из часов. — Это все так… я никогда прежде не видел философов, до того, как я приехал сюда. — сказал он. — прошлой ночью, они все… — Ты должен запомнить, что в здешних краях есть три основные философские теории. — сказал Дидактилос. — Расскажи ему, Урн. — Есть Ксеноисты, быстро сказал Урн. — Они говорят, что мир, по сути своей сложен и случаен. Есть Ибидисты. Они говорят, что мир по сути своей прост и развивается в соответствии с определенными фундаментальными правилами. — И есть я, сказал Дидактилос, вытаскивая свиток с его полки. — Учитель говорит, что по своей сути, это старый добрый мир. — сказал Урн. — В котором мало выпивки. — сказал Дидактилос. — В котором мало выпивки. — Боги. — сказал Дидактилос, наполовину про себя. Он вытащил другой свиток. Ты хочешь разузнать о богах? Вот “Размышления” Ксено, “Банальности” старины Аристократеса, тупые “Высказывания” Ибида, “Геометрии” Легибуса, “Теологии” Герарха… Палец Дидактилоса танцевал среди полок. В воздухе повисло еще больше пыли. — Это все книги? — сказал Брута. — О, да. Тут все пишут книги. Этих болванов так просто не остановишь. — И люди могут их читать? — сказал Брута. Омния была основана на одной книге. А здесь были… сотни… — Ну, они могут, если хотят. — сказал Урн. — Но никто сюда не ходит слишком часто. Здесь нет книг для чтения. Они скорее для писания. — В этом вековая мудрость. — сказал Дидактилос. — Видишь ли, надо написать книгу, чтобы доказать, что ты философ. Тогда ты получаешь свой свиток и государственную бесплатную люфу. Солнечный свет разлился по большому каменному столу в центре комнаты. Урн раскатал свиток. Сверкающие цветы засияли в желтом свете. — Орнинджакрат. “О природе деревьев”. сказал Дидактилос. — Шесть сотен растений и их использование… — Они прекрасны. — прошептал Брута. — Да, это одно из предназначений деревьев. — сказал Дидактилос. — Одно из тех, что старина Оринджакрат не счел нужным упомянуть. Хорошо сделано. Покажи ему “Бестиарий” Фило, Урн. Другой свиток раскатан. Тут были дюжины рисунков животных и сотни слов, которые невозможно прочитать. — Но изображения животных… это дурно… это дурно, рисовать… — Тут есть изображения почти всего. — сказал Дидактилос. Этого в Омнии не позволялось. — А это книга Дидактилоса. — сказал Урн. Брута глянул вниз на изображение черепахи. Там были… слоны, это слоны — его память подсовывала свежие воспоминания из бестиария, неизгладимо запечатлевшиеся в его мозгу… слоны на ее спине, а на них что-то с горами и водопадом океана по краю… — Как это может быть? — сказал Брута. — Мир на спине черепахи? Почему все мне это говорят? Это не может быть правдой!
— Скажи это морякам. — сказал Дидактилос. — Каждый, кто когда-нибудь плавал по Крайнему морю, знает это. Зачем отрицать очевидное?
— Но ведь очевидно, что мир это совершенная сфера, вращающаяся вокруг сферы солнца, как сказано в Семикнижии, сказал Брута. Это так… логично. Это все так, как и должно быть. — Должно? — сказал Дидактилос. — Ну, я не знаю, как насчет должны. Это не философское слово. — И… что это…- пробормотал Брута, указывая на круг под рисунком черепахи. — Карта мира. — сказал Дидактилос. — Карта? Что такое карта?
— Это такой рисунок, показывающий где ты находишься сказал Дидактилос. Брута в изумлении воззрился: “И откуда она знает?” — Ха!
— Боги. — снова подсказал Ом. — Мы тут, чтобы расспросить о богах. — Но все это — правда? — сказал Брута. Дидактилос усмехнулся. — Может быть. Может быть. Мы ведь здесь и сейчас. По-моему, в конце концов, все продвигается вперед благодаря догадкам. — Ты имеешь ввиду, ты не знаешь, правда ли это? — сказал Брута — Я думаю, что так может быть. — сказал Дидактилос. — Я могу быть неправ. Не быть уверенным, вот что значит быть философом. — Поговори о богах. — сказал Ом. — Боги. — сказал Брута, вяло. Его мозг пылал. Эти люди написали все эти книги о вещах, в которых небыли уверены, а Брат Намрод был уверен, и у Дьякона Ворбиса была уверенность, которой можно было разгибать подковы. Уверенностьэто скала. Теперь он понял, почему, когда Ворбис говорил об Эфебе, его лицо становилось серым от ненависти, а его голос становился напряженным, как струна. Если нет правды, что же тогда остается? И эти неуклюжие старики тратят время расшвыривая опоры мира и не предлагая взамен ничего, кроме неуверенности. И они этим горды?
Урн стоял на маленькой приставной лесенке, выуживая что-то среди полок со свитками. Дидактилос сел напротив Бруты, его невидящий взгляд, по-видимому, был все еще устремлен на него. — Тебе это не нравится, верно? — сказал философ. Брута ни чего не сказал. — Знаешь, доверительно сказал Дидактилос, люди скажут тебе, что у нас, слепцов, очень хорошо развиты другие чувства. Конечно, это не правда. Эти олухи говорят так только потому, что это позволяет им чувствовать себя лучше. Это избавляет их от обязанности чувствовать себя виноватыми перед нами. Однако, когда ты не видишь, тебе приходится больше слушать. Как люди дышат, как шуршат их одежды… Урн снова появился с новым свитком. — Вы не должны так поступать. — сказал Брута жалобно. — Все это…-его голос сбился. — Я знаю про уверенность. — сказал Дидактилос. С его голоса стерся налет раздражения. — Я помню, когда я еще не был слеп, я однажды побывал в Омнии. Это произошло до того, как границы были закрыты, когда вы еще позволяли людям путешествовать. И в вашей Цитадели я видел, как толпа до смерти забивала каменьями человека в яме. Когда-нибудь видел?
— Так надо было. — пробормотал Брута. — Дабы душе были отпущены ее прегрешения и…
— Не знаю, как насчет души. Никогда не философствовал на эту тему. сказал Дидактилос. — Все, что я могу сказать, что это было ужасное зрелище. — Состояние тела не . . — Ох, я говорю не о том несчастном в яме. — сказал философ. — Я говорю о тех, кто бросал камни. Они были совершенно уверены. Они были уверены, что это не они в яме. Это можно было прочитать по их лицам. Так счастливы, что это — не они, что швыряли изо всех сил. Урн недоуменно ошивался вокруг. — У меня тут “О Религии” Абрахаса. — Старина “Уголь” Абрахас, снова улыбаясь сказал Дидактилос. — 15 раз пораженный молнией и все еще не завязавший. Ты можешь позаимствовать это на ночь, если хочешь. Запомни, никаких комментариев на полях, разве что что-нибудь интересное. — Это! сказал Ом. — Пошли, оставим этого идиота. Брута развернул свиток. Здесь не было никаких картинок. Неразборчивые письмена заполняли его, строчка за строчкой. — Он потратил годы на изучение. — сказал Дидактилос. — Уходил в пустыню, разговаривал с маленькими богами. Говорил и с несколькими нашими тоже. Отважный парень. Он говорил, что богам иногда нравится посмотреть на атеиста. Это дает им возможность потренироваться. Брута развернул еще немного. Еще пять минут назад он готов был признать, что не умеет читать. Теперь лучшие усилия инквизиторов не смогли бы выбить этого из него. Он старался держать его так, словно всю жизнь этим и занимался. — Где он теперь? — сказал он. — Кто-то говорил, что видел пару дымящихся сандалий около его дома год или два назад. — сказал Дидактилос. — Знаешь, удача может и отвернуться. — Пожалуй, я пойду. — сказал Брута. — Извините, что отнял у вас столько времени. — Верни обратно, когда кончишь. — сказал Дидактилос. — Так читают в Омнии? — Сказал Урн. — Что?
— Вверх ногами. Брута поднял черепаху, взглянул на Урна и удалился из Библиотеки так надменно, как только смог. — Хмм, — сказал Дидактилос. Его пальцы барабанили по столу. — Я видел его прошлой ночью в таверне. — сказал Урн. — Я уверен, учитель. — Но омнианцы размещены здесь, во дворце. —
