— Тиран сказал , что они едва ли причинили какое-нибудь зло Брату Мардаку… Тишина вытянулась во всю свою бесконечную длину. Ворбис сказал: “Он солгал”. — Да . — Брута ждал. Ворбис продолжал смотреть в стену. Бруте было интересно, что же он там видит. Когда стало очевидно, что более ничего не последует, он сказал: “Спасибо”. Прежде, чем выйти, он чуть-чуть отступил назад; так ему удалось украдкой заглянуть под дьяконову кровать.
* * *
Наверное, он попал в беду. — Думал Брута на бегу через дворец. Каждый захочет съесть черепаху. Разминовываясь с фризами голых нимф, он пытался заглянуть всюду. Теоретически, Брута знал, что женщина имеет другую форму, нежели мужчина. Он не покидал деревни до двенадцати лет, а к тому времени некоторые его одногодки были уже женаты. Омнианизм поощрял ранние браки, как превентивную меру против Греха. Однако, любой род занятий, задействующий часть человеческой анатомии между шеей и коленями был более или менее Грешным в любом случае. Брута хотел стать более примерным учеником, чтобы смочь спросить своего Бога, почему. Потом он заметил, что хочет, чтобы его Бог был более понятливым Богом, чтобы смочь ответить. — Он не взывал ко мне. — думал он. — Я уверен, я бы слышал. Может, его еще не варят. Раб, полировавший одну из статуй, указал ему дорогу к Библиотеке. Брута прогремел по проходу между колоннами. Двор перед Библиотекой был битком набит философами, вытягивающими шею, чтобы что-то рассмотреть. Он слышал обычные раздраженные пререкания, показывавшие, что происходит философская дискуссия. В таком роде:
— Мои десять оболов уверяют, что она не сможет этого повторить. — Говорящие деньги? Это не часто услышишь, Ксено. — Да. И они собираются сказать до свидания. — Слушай, не будь дураком. Это черепаха. Это всего лишь брачный танец… Пауза затаив дыхание. Потом нечто вроде коллективного вздоха. — Вот!
— Это не правильный угол!
—
— Что это она делает?
— Думаю, чертит гипотенузу. — И это называется гипотенуза? Она кривая — Она не кривая. Она начерчена прямо, это ты криво на нее смотришь!
— Ставлю тридцать оболов, что она не сможет начертить квадрат!
— Эти сорок говорят, что сможет. Еще одна пауза, затем восторженные восклицания. — Да-а-а!
— Это скорее, параллелограмм, по-моему. — произнес недовольный голос. — Слушай, я способен распознать квадрат, когда я таковой вижу! И это — квадрат!
— Хорошо. Вдвое или ничего, бьюсь об заклад, она не сможет начертить двенадцатиугольник. — Хах! Только что ты бился об заклад, что она не сможет начертить семиугольник. — Вдвое или ничего. Двенадцатиугольник. Съел, да?! Чувствуешь себя малость avis domestica. Раскудахтался?!
— Это позор, брать твои деньги… Потом еще одна пауза. — Десять сторон?
— Говорил тебе, она не справится! Где это видано, чтобы черепаха разбиралась в геометрии?
— Еще одна бредовая идея, Дидактилос?
— Я с самого начала говорил, что это всего лишь черепаха. — Некоторые из них весьма вкусны… Философская масса расступилась, вытолкнув Бруту не обращая на него ни малейшего внимания. Он мельком увидел круг влажного песка, покрытого геометрическими фигурами. Ом сидел посередине. Напротив пара чрезвычайно грязных философов подсчитывала столбик монет. — Ну как, Урн? — сказал Дидактилос. — Пятьдесят два обола прибыли, мастер. — Видишь? С каждым днем все лучше. Жаль, она не отличает десяти от двенадцати. Отрежь ей одну ногу и потуши. — Отрезать ногу?
— Ну, такую черепаху не стоит съедать сразу. Дидактилос повернулся лицом к толстому молодому человеку с вывернутыми наружу ногами и красным лицом, который смотрел на черепаху. — Да? — сказал он. — Она отличает десять от двенадцати. — сказал парень. — Это только что стоило мне восьмидесяти оболов. — сказал Дидактилос. — Да. Но завтра…-начал парень, его глаза затуманились, словно он дословно повторял нечто, что слышал в своей голове, — …завтра… вы сможете ставить по меньшей мере три к одному. У Дидактилоса отвалилась челюсть. — Дай мне эту черепаху, Урн — сказал он. . Ученик философа наклонился и поднял Ома, очень осторожно. — Знаешь, я правильно подумал в начале, что есть в этом создании нечто удивительное. — сказал Дидактилос. — Я сказал Урну, что это наш завтрашний обед, а он мне в ответ сказал, нет, она, мол, тащит хвост по песку и занимается геометрией. Геометрия не дана черепахам от природы. Глаз Ома повернулся к Бруте. — Мне пришлось. — сказал он. — Это был единственный способ привлечь его внимание. Я привлек его внимание. Когда привлекаешь внимание, привлекаешь и сердце, и разум. — Это — Бог. — сказал Брута. — Действительно? Как его имя? — сказал философ. — Не говори! Не говори ему! Местные боги могут услышать!
— Я не знаю, сказал Брута. Дидактилос перевернул Ома. — Черепаха Движется, глубокомысленно сказал Урн. — Что? — сказал Брута. — Мастер написал книгу. — сказал Урн. — Не совсем книгу, скромно сказал Дидактилос, скорее свиток. Так, состряпал небольшую вещичку. — Про то, что мир — плоский и движется через пространство на спине гигантской черепахи? — сказал Брута. — Ты читал? взгляд Дидактилоса не двигался. — Ты — раб?
— Нет. — сказал Брута. — Я… — Не упоминай моего имени! Назовись писцом или еще чем. — … писец. — неуверенно сказал Брута — Да, сказал Урн. — Оно и видно. Заметная мозоль на большом пальце, которым держишь перо. Чернильные пятна по всему рукаву. Брута взглянул на большой палец левой руки. — Нету тут… — Верно. сказал смеясь Урн. — Пользуешься левой рукой?
— Э, я пользуюсь обеими. — сказал Брута. — Но не слишком хорошо, все говорят. — А, сказал Дидактилос, — Амби-синистер?
— Что?
— Он имеет ввиду, неумеха обоими руками. — сказал Ом. — О, да. Это про меня. — Брута вежливо кашлянул. — Ищу… Я ищу философа. Ум… Разбирающегося в богах. Он подождал. Потом он сказал: “Вы не собираетесь говорить, что они — реликт отжившей системы верований”?
Дидактилос, по-прежнему ощупывавший панцирь Ома, потряс головой. — Нет. Я люблю грозы, когда они далеко. — Ох, Вы не могли бы перестать его вертеть? Он только что сказал мне, что ему это не нравится. — Нельзя сказать, сколько ей лет, разрезав ее напополам и пересчитав кольца. — сказал Дидактилос. — Умм. У него не слишком хорошее чувство юмора. — Ты — омнианец, судя по произношению. — Да. — Приехал, чтобы обсуждать договор?
— Чтобы слушать. — И что же ты хочешь узнать о богах?
Казалось, Брута прислушивается. В конце концов, он сказал: “Как они появляются. Как растут. И что происходит с ними потом. Дидактилос вручил черепаху в руки Бруте. — Такие вещи стоят денег. — сказал он. — Скажите мне, когда израсходуются пятьдесят два обола. — сказал Брута. Дидактилос рассмеялся. — Кажется, ты можешь думать самостоятельно. — сказал он. — У тебя хорошая память?
— Нет. Не слишком. — Верно? Верно. Пошли в Библиотеку. Там, знаешь ли, заземленная медная крыша. Боги терпеть не могут таких вещей. Дидактилос спустился вниз впереди него и поднял заржавленный железный фонарь. Брута взглянул вверх, на большое белое здание. — Это — Библиотека? — сказал он. — Да, сказал Дидактилос. — Вот почему на ней над дверями написано такими большими буквами “LIBRUM”. Но писец, вроде тебя, разумеется это знает.
* * *
Библиотека в Эфебе была, до того, как сгорела, второй по величине на Диске. Не такой большой, как библиотека Невидимого Университета, конечно, но у той библиотеки было несколько плюсов вследствие ее магической природы. Например, ни в одной другой библиотеке нет целой галереи ненаписанных книг — книг, которые были бы написаны, если бы автор не был съеден аллигатором на главе 1, или еще что-нибудь в этом роде. Атласы воображаемых мест. Словари несуществующих слов. Руководство для исследователей невидимых вещей. Странные энциклопедии в Комнате Потерянных Знаний. Библиотека, настолько большая,
