же ошибки. Кандидаты на Тиранство выбирались, кладя черные и белые шарики в разные урны, что служит поводом хорошо известному высказыванию о политике. Тиран был маленьким толстым мужчиной с тонкими ногами, производившим на людей впечатление яйца, вылупившегося вверх ногами. Он одиноко сидел на середине мраморного пола на стуле, окруженном свитками и клочками бумаги. Его ноги не доставали до пола, а его лицо было розовым. Аристократес что-то прошептал ему на ухо. Тиран поднял глаза от своих бумаг. — А, омнианская делегация . — сказал он и улыбка промелькнула по его лицу, как ящерка — по камню. — Садитесь, все вы. Он снова посмотрел вниз. — Я — Дьякон Ворбис Квизиции Цитадели. — холодно сказал Ворбис. Тиран взглянул вверх и одарил их еще одной ящерной улыбкой. — Да, я знаю. — сказал он. — Ради выживания вы мучаете людей. Сядь, Дьякон Ворбис. И твой пухлый юный друг, который, кажется, что-то высматривает. И остальные. Сейчас появятся девушки с виноградом и прочим. Так случается всегда. В сущности, этого трудно избежать. Напротив стула Тирана стоял ряд скамей Омнианцы сели. Ворбис продолжал стоять. Тиран кивнул: “Как вам будет угодно.”-сказал он. — Это нестерпимо! — рявкнул Ворбис. — С нами обращались… — Много лучше, чем вы бы обращались бы с нами. — мягко сказал Тирант. — Садитесь, или стойте, милорд, ибо это — Эфеба, и, конечно, вы можете стоять на голове, если пожелаете, но не ожидайте, что я поверю, что если бы я искал мира в вашей Цитадели, мне было бы позволено делать что-то, кроме как лежать ниц на том, что покинуло мой желудок. Сядьте, или продолжайте стоять, милорд, но тихо. Я почти кончил. — Что кончили? — сказал Ворбис. — Мирный договор. — сказал Тиран. — Но это то, что мы здесь будем обсуждать. — сказал Ворбис. — Нет, сказал Тиран. Ящерка мелькнула снова , это то, что вы здесь будете подписывать.

* * *

Ом глубоко вдохнул и подтолкнул себя вперед. Это был довольно крутой ряд ступеней. Он почувствовал каждую, падая вниз, но в конце концов он очутился в самом низу. Он заблудился, но потеряться в Эфебе было предпочтительнее, чем заблудиться в Цитадели. По крайней мере, здесь не было явных подвалов. Библиотека, библиотека, библиотека… Брута говорил, что в Цитадели тоже была библиотека. Он описал ее, так что Ом представлял себе, на что это похоже. В ней будет книга.

* * *

Обсуждение условий мира шло не слишком успешно. — Вы атаковали нас. — сказал Ворбис. — Я бы назвал это предварительной защитой. — сказал Тирант. — Мы видели, что случилось с Истензией, Витриком и Ашистаном. — Они узрели божественную истину!

— Да. — сказал Тирант. — Мы верим, что так оно и было, в конце концов. — И теперь онисчастливые члены Империи. — Да. — сказал Тирант. — Мы верим, что это так. Но нам нравится вспоминать их такими, какими они были. Перед тем, как вы послали им свои письма, заковавшие разум людей в кандалы. — Это направило их стопы на верный путь. — сказал Ворбис. — Письма-оковы. — сказал Тирант. — Письма-кандалы для Эфебы. Забудьте ваших Богов. Покоритесь, научитесь бояться. Не разбивайте кандалов — последний народ, которому суждено однажды утром проснуться и увидеть 50 тысяч вооруженных людей на своей лужайке. Ворбис откинулся назад. — Чего вы боитесь? — сказал он, — В своей пустыне, со своими… богами?. Уж не знаете ли вы в глубине ваших душ, что боги ваши столь же изменчивы, как песок?

— О, да, сказал Тирант. — мы знаем. Это всегда было очком в их пользу. Мы знаем толк в песке. А ваш Бог — скала. А мы разбираемся в скалах.

* * *

Ом ковылял по мощеной булыжником аллее, стараясь держаться по возможности в тени. Оказалось, что внутренних дворов здесь множество. Он остановился на углу, где аллея выходила еще к одному. Тут были голоса. В основном, это был один голос, раздраженный и пронзительный. Это и был философ Дидактилос. Несмотря на то, что он являлся одним из самых популярных и цитируемых философов всех времен, Дидактилос из Эфебы никогда не пользовался уважением своих коллег. Им казалось, что по натуре он — не философ. Он мылся не достаточно часто, или, иначе говоря, вообще не мылся. И рассуждал он не о тех вещах. И интересовался “не теми” вещами. Опасными. Другие философы задавались вопросами вроде: “Прекрасна ли Истина и Истинно ли Прекрасное”, или “Создал ли вселенную Наблюдатель?” А Дидактилос загадал знаменитую философскую загадку: “Да, Но В Чем В Действительности Вся Суть, Когда До Нее Уже Докапываешься, В Смысле , В Натуре”!

Его философия была смесью трех знаменитых школ — Циников, Стоиков и Эпикурейцев, и он обобщил все три в своей знаменитой фразе: “Ни одной сволочи ты не можешь доверять сильнее, чем можешь надавать ему по шеям, и ничего не можешь с этим поделать, так что пойдем выпить. Мне двойной, если ты платишь. Спасибо. И пакетик орешков. Ее левая грудь почти открыта, да? Тогда еще два пакета!” Многие цитировали из его знаменитых “Медитаций: “Это старый добрый мир, прекрасно. Но вам смешно, верно? Nil illegition carbonarum, вот что я скажу. Эксперты не знают всего. И где бы мы все были, если бы мы все были одинаковы?

Ом подполз поближе на голос, втащил себя за угол стены и заглянул в маленький дворик. У противоположной стены стояла очень большая бочка. Разнообразный мусор вокруг — разбитая винная амфора, разгрызенные кости, пара навесов, сделанный из грубых досок — предполагали, что это чей-то дом. И это впечатление усиливалось надписью, сделанной мелом на доске и приклеенной к стене над бочкой. Она гласила: Дидактилос и Племянник Практические философы Ни один проект не слишком грандиозен “Мы можем думать за Вас!” Специальные расценки после 6 ч. вечера Свежие аксиомы каждый день. Возле бочки низенький человечек в тоге, которая некогда была белой, подобно тому, как некогда все континенты были единым целым, пинал другого, который лежащего на земле. — Ты, ленивая скотина!

Тот, что помоложе, сел. — Чесслово, Дядя. — Стоило мне на полчаса отвернуться, как ты заснул на работе!

— На какой работе? У нас нет никакой работы с тех пор как на прошлой неделе м-р Пайлокси, фермер… — Откуда ты знаешь? Откуда ты знаешь? Пока ты храпишь, мимо могла пройти дюжина людей, нуждающихся в личной философии!

— …и тот заплатил оливами!

— Возможно, я получу за эти оливы хорошие деньги!

— Но они гнилые , Дядя. — Нонсенс! Ты сказал, что они были зеленые!

— Да, но они склонны чернеть. В тени, голова черепахи поворачивалась туда — сюда, как у зрителя теннисного матча. Молодой встал. — Миссис Билаксис приходила сегодня утром. — сказал он. — Она сказала, что поговорка, которую ты сделал ей на прошлой неделе, перестала работать. Дидактилос почесал затылок. — Которая? — сказал он. — Вы дали ей: “темнее всего перед рассветом” — Все верно. Чертовски хороший образчик. — Она сказала, что не чувствует никакого улучшения. В любом случае, она сказала, что всю ночь не ложилась спать из-за своей больной ноги, и перед рассветом было достаточно светло, так что это не правда. И ее нога по-прежнему не действует. Потому я частично компенсировал ей: “И все же, легче жить смеясь” Дидактилос немного просветлел. — Поменял на эту, да?

— Она сказала, что попробует. Она дала мне целую сушеную камбалу за это. Она сказала, я выгляжу так, словно нуждаюсь в хорошем питании. — Действительно? Ты учишься. По крайней мере, нам обломился ланч. Видишь, Урн? Говорю тебе , дело пойдет, если мы забьем на это. — Я бы не назвал отдачей сушеную камбалу и коробку осклизлых слив, мастер. За две недели думания. — У нас есть три обола за притчу для старого Гриллоса, сапожника. — Уже нет. Он забрал их. Его жене не понравился намек. — И ты отдал ему его деньги?

— Да. — Что, все?

— Да. — Не стоило. Уж не после того, как он заездил ее. Которая это была?

— “Мудрая ворона знает, каким путем пойдет верблюд”. — Она стоила мне многих трудов. — Он сказал, что не может понять. — Я не разбираюсь в сапожном ремесле, но я узнаю пару хороших сандалий,