Тут у меня просто язык отнялся. А она продолжала как ни в чем не бывало:

— Вы ведь никогда ее не видели в натуре. Наверное, даже представить себе не можете, на что она похожа в голом виде. — Она запнулась и уже другим, мягким голосом произнесла:

— А вот меня вы можете представить нагишом, ведь так, Марк?

Беда в том, чертыхнулся я про себя, что я и так уже пару минут пытался утихомирить свое и без того распаленное воображение.

— Не стесняйтесь, Марк, — промурлыкала она. — Просто взгляните на меня и попытайтесь это представить. — Чуть отодвинувшись от меня, Энн раскинулась на кожаном диванчике в позе одалиски. — Ну давайте же, Марк.

А я просто глаз не мог отвести от женственных изгибов и мягких выпуклостей стройного тела, пуловер из мягкой дорогой шерсти облегал его, словно вторая кожа. Только вдруг перед глазами всплыло лицо Джея, а за ним — и Глэдис. Я постарался как можно непринужденнее отвести от нее глаза и с некоторой натугой прохрипел:

— Христа ради, Энн, ты не даешь мне ни единого шанса! Ну перестань молоть чепуху, детка, пощади мои нервы! И почему, скажи на милость, ты так уверена, что мне еще предстоит увидеть эту самую Айлу? Или кого ты там имела в виду?

Она терпеливо вздохнула, передернула плечами и снова уселась на своем диванчике.

— Очень просто, — сказала она на редкость скучным голосом. — Вы засыпали Глэдис вопросами о папе и этой самой вечеринке. Потом проделали то же самое со мной. Потом этот попугай у папы на плече. Таким образом, я не сомневаюсь, что вы возьметесь расспрашивать одного за другим всех, кто был у нас в тот самый вечер, — а вдруг я солгала, или Глэдис, или еще кто? Что, разве не так? Вы ведь детектив!

— Ну...

— Конечно, я угадала! Хотите, скажу что-то смешное?

— Ну... — опять промычал я.

— Когда доберетесь до Питера Солта, скажите, что вы тоже художник. Может, тогда он снизойдет до того, чтобы показать вам свои картины. — Она ткнула пальчиком в исписанный листок:

— Вот, получайте! Имена и адреса всех, кто у нас был.

— Эти картины, — осторожно спросил я, — они что, очень хороши?

— Неподражаемы! — кивнула Энн. — Видите ли, Питер любит нагую натуру.

— Нагую натуру?! — Я повеселел. — Какое совпадение, я тоже, — с энтузиазмом согласился я. — Видишь ли, в свободное время я тоже балуюсь тем, что малюю холсты.

— И еще кое-что. — Она прикончила свой бокал.

— Да-да, понимаю. Мне надо увидеть этого гипнотизера.

— Конечно, Марк. — Вдруг она склонилась ко мне с самым серьезным видом и прошептала:

— И закажите мне еще что-нибудь. Я не хочу, чтобы вы ушли. Ну, пожалуйста! — В голосе ее звучали умоляющие нотки.

— В чем дело, крошка? Ты же знаешь, у меня дел по горло. Да и не сидеть же нам в этом баре до утра, в самом деле? — Я состроил забавную гримасу и улыбнулся ей. — По крайней мере, не здесь. Славное местечко! Никогда не думал, что попаду сюда.

Но Энн даже не улыбнулась в ответ. Вместо этого она с грустью произнесла:

— А по-моему, здесь просто сказочно. Мне тут так хорошо — как дома!

— Тебе?! Но ведь ты не...

— Нет-нет, — торопливо перебила она. Потом, поколебавшись, придвинулась ко мне поближе. Ее горячее бедро скользнуло по моей ноге. Я заметил, как ее ладошки снова сжались в кулачки, и она без улыбки взглянула мне в глаза. Еще до того, как Энн открыла рот, я мгновенно догадался, что услышу сейчас что-то о ней самой, причем именно то, что меньше всего хотел бы услышать.

Но вместо этого Энн опять с какой-то жадной настойчивостью уставилась на мои губы и забормотала:

— Меня от них тошнит. Поэтому-то я и убегаю сюда. Видите того человека в кабинке напротив?

Оглядываться не было нужды. Я и без того уже приметил, что официант трижды просеменил к его столику с новыми порциями выпивки, пока мы с Энн выпили лишь по одной. Я молча кивнул.

— Он гомик, Марк, и ему это не по, душе. — Энн склонилась ко мне:

— Может быть, чувство вины, не знаю. Да и кроме всего прочего, он страшно пьет. Типичный алкоголик. Пока не выпьет первую рюмку, все еще ничего. А потом — пошло-поехало. Остановиться он не может. Точь-в-точь — я. Мы с ним похожи, Марк.

Я покосился на нее, все еще не веря собственным ушам. Слабым движением руки Энн дала мне понять, что она имела в виду, говоря это. Когда она вновь прильнула ко мне, я окончательно прозрел. Трепетание ее тела сказало мне о многом.

— Только я теряю голову не от вина, Марк. Это все вы виноваты.

Мне в который раз пришлось напомнить себе, что передо мной — совсем юная девушка. Но была в ее голосе какая-то странная безысходность, от которой меня просто пот прошиб. К тому же горячее юное тело, вплотную прижатое ко мне, будило во, мне ответный отклик, который скорее был бы под стать молодому оленю по весне, а не частному детективу и, так сказать, другу семьи. Она была прелестна, молода, чувственна, и я поймал себя на том, что вижу в ней скорее соблазнительную женщину, нежели маленькую, дочурку моего лучшего друга.

Я проклинал себя. Похоже, я влип, запутался в чарах женщин этой семейки. Впрочем, Энн с каждой минутой нравилась мне все больше и больше. При этом я отлично понимал, что связываться с ней мне нельзя.

Тряхнув головой, я сказал тоном доброго дядюшки:

— Ну, раз мы поговорили, Энн, давай-ка, девочка, я отвезу тебя домой.

Она пыталась было протестовать и ворчала, протискиваясь вслед за мной к выходу из кабинки. Когда мы поравнялись с дверью, истощенный юнец за роялем опустил на клавиши тонкие белые пальцы и, закатив, глаза, что-то жалобно выдохнул в микрофон.

Энн сиротливым комочком съежилась на переднем сиденье машины: глаза закрыты, руки скрещены на груди. Так она и просидела всю дорогу, пока я вез ее домой. Я искоса бросил на нее взгляд — медленная чувственная дрожь пробежала по ее телу. Глаза девушки были плотно закрыты, казалось, погрузившись в себя, она позабыла о моем существовании.

Но стоило мне припарковаться возле ее дома на Сент-Эндрюс-Плейс, она моментально придвинулась ко мне почти вплотную.

— Марк?

— Да, Энн?

— А я надеялась, что вы отвезете меня куда-нибудь еще. Я хочу сказать — не домой.

— Так ведь я же говорил, что подброшу тебя домой.

— Знаю. Но я подумала... Впрочем, ладно, какая разница... Посмотрите на меня, Марк!

Я вздрогнул, когда она почти упала на меня. Лицо ее было так близко, что у меня перед глазами оказалась тоненькая шелковистая бровь, один сверкающий кошачьей зеленью глаз, губы, изогнутые, как лук Амура. На лице застыла странная напряженная гримаса, зубы влажно блестели.

— Поцелуйте меня, Марк.

Ее рука кольцом обвилась вокруг моей шеи. Она притянула к себе мою голову, еще мгновение — и ее губы прижались к моим. Поцелуй был неожиданно нежным и невинным, и я едва не потерял голову, такими сладкими и волнующими оказались губы этой непостижимой девушки. Но вдруг все изменилось. Нас охватил жар, мы пожирали друга друга голодными, жадными поцелуями. Я прижал ее к себе и смял мягкие губы своими, пока ее язык отплясывал у меня во рту сумасшедший чувственный танец.

Наконец в голове у меня немного прояснилось, и, схватив ее за плечи, я осторожно отодвинул ее от себя.

— Погоди минуту, Энн. Так не годится.

— Ну, пожалуйста, Марк.

Я заметил, как она стиснула все еще дрожащие руки и прикусила губу. Почему-то мне бросилось в глаза, как трепетно билась на изящной шее тоненькая синяя жилка.