— Ох! — ответил фюрер.

Инструктор снова наполнил стакан:

— Пей!

Мурд выпил:

— Вкусно! Ой, как вкусно!

— Мети, — приказал инструктор и, слегка покачнувшись, подошел к буфетной стойке. — Фрау Зильберт, вы способны понять тоску солдата?

— Я не люблю таких разговоров.

— А я люблю… Дайте мне ключ от тринадцатого номера. Только до утра.

Редкие брови владелицы отеля вскинулись кверху:

— О-о, господин оберст… и — вы?

— Да, и я!

— Но чего вы нашли в ней хорошего?

— Ключ! — сказал фон Герделер. — Ключ!..

Сжимая в ладони ключ, он вернулся за столик.

— Спать не ложись, — сказал Мурду. — Ты мне будешь нужен…

Вспомнились слова Эрнста Бартельса, сказанные им еще в Вуоярви. «Советую вам, — говорил тогда Бартельс, разбирая сушеные травки, — не раздражать одно существо, живущее в доме полковника, некую госпожу Суттинен-Хууванха — это, пожалуй, единственный человек, к которому искренне привязан начальник района…»

— Искренне привязан, — с удовольствием повторил фон Герделер. — Тем больнее ему будет!

— Фюрер, — позвал он, — выпей последнюю, а то опьянеешь. Завтра пей сколько хочешь, а сегодня нельзя. Фюрер выпил, обтер подбородок, спросил:

— Что делать надо?.. Я все могу…

— Ничего. Стоять в коридоре. И никого не пускать.

Гася в баре свет, фрау Зильберт спросила:

— А вы не боитесь?

— Кого?

— Финского полковника.

— Но ведь его нет!

— Правда, его нет, — согласилась владелица отеля. Ровно в час ночи оберст поднялся на третий этаж, где размещались мансардные номера, остановил Мурда:

— Вот здесь и стой. Ни с места!..

Потом на цыпочках подошел к двери тринадцатого номера, прислушался.

Тихо.

«Тем больнее ему будет», — повторил он про себя и осторожно, стараясь не шуметь, вставил ключ в замочную скважину…

— Таммилехто, — шепотом приказал полковник, — стой здесь… И — тихо…

Пеккала открыл дверь, вошел в избу. Лунный свет, проникавший через окно, плотным снопом падал на висевшее на стуле обмундирование, вырывал из мрака обрюзгшее лицо спящего офицера с оттопыренными губами.

Полковник подошел к койке, тронул спящего за плечо:

— Лейтенант Агрикола, вставай!.. Ты арестован!

— А?.. Чего?.. Это вы, херра эвэрсти?

— Я… Быстрей вставай!..

— Куда?

— Вставай, вставай! Ты арестован!

— Что?

— Не притворяйся…

Босого, дрожащего от ночной сырости лейтенанта он вывел на крыльцо, жестко приказал:

— В карцер! Пошли дальше…

Снова изба, черная, старая. Храпят трое офицеров.

— Встать! А ну, скоты, поднимайся! Кто-то сунул спросонок руку под подушку и сразу же завыл от боли, а пистолет тупо ткнулся в половицу.

— Я тебе пошучу… Выходи!

Потом широко шагал по кочкам, через кусты, — длинный путь к баракам «лесных гвардейцев». Вокруг ходят часовые, охраняют.

— Стой, кто идет?

— Ты мне там еще покричи! Кто вас сюда поставил?

— Лейтенант Агрикола.

— Пошли вон, пока живы… Нашли что охранять, лучше бы свою башку от мусора берегли.

На широких дверях барака — накладка замка. Своротил ее в сторону, заглянул внутрь. Спят. Убивай их, режь, дави — спят. А вот он не спит… Ну и народ пошел — за себя и то постоять не умеют.

— Дрыхните дальше, коли так, сатана перкеле!..

Со злости даже накладку снова наложил. Плюнул себе под ноги. Вянрикки Раутио Таммилехто плетется следом, скулит — страшно ему, против закона идет.

— Куда теперь, херра эвэрсти?

— А в карцер…

Пришли в гарнизонный карцер. Долго спускались под землю по обтоптанным ступеням. Взвизгнула железная дверь. Тьма.

— Агрикола?.. Кякепен?.. Пааволайнен?.. Лайхиа?.. Кто там еще? Всех назвал?..

Дежурный офицер принес факел. Длинное рыжее пламя вытягивалось к двери, горящая смола стекала на руку горячими каплями.

— Ну, — сказал Пеккала, — так рассказывайте, откуда брали оружие, куда прятали и кто велел прятать?.. Ты, лейтенант Агрикола, не смейся. Я тоже солдат, и если будет надо — я из тебя выбью все до последнего слова!

Фон Герделер вошел в номер и тихо притворил за собой дверь. Женщина, по самые плечи закутанная одеялом, спала мирным глубоким сном. Белье, мягко светившееся в темноте, было в беспорядке разбросано по стульям.

Оберст долго не решался подойти к ней, потом скинул с себя мундир, осторожно присел на край постели. Кайса слабо пошевелилась и снова затихла. «Тем больнее ему будет», — настойчиво билась под черепом мысль, и фон Герделер увидел, что ему не лечь, — женщина лежала как раз посередине. Тогда он тронул ее за плечо.

— Юсси, — слабым шепотом отозвалась Кайса и лениво отодвинулась к стене, уступая место, оберст лег рядом с ней, закинул край одеяла.

И вдруг Кайса стремительно села, прижавшись спиной к стене:

— Кто здесь?.. Ты вернулся?.. Юсси?..

Фон Герделер почему-то вспомнил, что полковник Пеккала ниже его ростом, и он испуганно поджал ноги. Кайса наклонилась, вглядываясь ему в лицо. Совсем рядом со своими глазами он увидел ее глаза — большие, яркие, зеленые.

Потом рука женщины — белая и тонкая — стала шарить по стене, отыскивая выключатель. Тогда оберст перехватил ее руку и сказал сначала по-немецки, потом по-шведски:

— Не надо… Я прошу вас, фрекен, не надо…

Кайса как-то еще больше прижалась к стене, ее жесткие пятки уперлись ему в бок, и фон Герделер одним толчком длинных ног был выброшен с постели на пол.

— Я стреляю, — услышал он шепот. — Считаю до трех и — стреляю… Раз… два…

— Ай-ай-ай, — встретил его в коридоре Мурд. — Надо было напоить ее больше!..

Ничего не ответив и боясь встретить кого-нибудь, фон Герделер скрылся в своем номере. А утром под окном раздался гудок автомобиля, и вскоре пришел Мурд: