крупную рыбину из всех — на удачу в своей карьере. Эту статью не могут не заметить. Вчера ее уже передавали по Норвежскому радио.

— Я могу расплатиться, фрейлейн? Нет, я поберегу шведские кроны. Считайте с меня оккупационными марками… Благодарю вас, фрейлейн. Пожелайте мне удачи!

Фон Герделер поднялся со стула, ощущая в себе пружинистую легкость хорошо натренированного тела. Отдых на высокогорном курорте, который он себе позволил, пошел только на пользу. Страхи рассеялись, он окреп и внутренне подготовил себя к тяготам фронтовой жизни. Абсолютная трезвость, хорошая пища, шутливый флирт с молоденькой чемпионкой Швеции по настольному теннису — все это осталось далеко позади, и оберст сразу почувствовал всю важность совершаемого, когда очутился на этом аэродроме.

Большой черный «Юнкерс-52», на котором он должен лететь до Лаксельвена, еще не был выведен на старт. Наконец фельдфебель вспомогательной службы принес парашют, показал, как его пристегнуть, и сказал: «Через пять минут старт, герр инструктор!» Оказалось, что задержка произошла из-за командира эсэсовской дивизии «Ваффен-СС», известного генерала Рудольфа Беккера, который встречал свою жену, чтобы вместе с нею лететь дальше на север. «На север — за смертью!» — вспомнил фон Герделер слова, сказанные Штумпфом, и с любопытством посмотрел на хорошенькую, закутанную в меха блондинку. Штандартенфюрера сопровождал сильный воздушный конвой, без которого нельзя было отпустить в небо и «Юнкерс-52» — на его борту находилась большая партия ценного ментолового сахара для егерей.

«Итак, генерал и противопростудный сахар», — с иронией подумал оберст, когда самолеты поднялись в воздух, прикрываемые сверху тремя «мессершмиттами». Вместе с фон Герделером в тесном отсеке «юнкерса» находились еще двое: тщедушный лейтенант с острой лисьей мордочкой и худая, истощенная каким-то недугом медицинская сестра, которая сопровождала сахар. Фамилия лейтенанта была Вальдер; как выяснилось из разговора, он пошел служить в армию из провинциальной полиции; сейчас возвращается из хаттенского госпиталя, где залечивал ранение, полученное в перестрелке на Муста- Тунтури.

— Раненых много? — спросил оберст.

— Много, — виноватым голосом отозвался Вальдер.

— Обмороженных?

Лейтенант замялся. Вместо него ответила девушка.

— Тех, кто обморозился, судят! — вдруг резко сказала она. — Но все равно их много. Некоторые так и застывают за пулеметом. А финские солдаты совсем раздеты. В стране Суоми каждую осень проводится сбор теплых вещей, но эти вещи попадают к егерям Дитма.

Она говорила с каким-то неприятным акцентом, постоянно делая ударения на первом слоге, и фон Герделер спросил:

— Вы, кажется, финка?

— Да, — ответила она и нехотя, точно оправдывая себя в чем-то, добавила: — Я состою в женской патриотической организации «Лотта Свярд».

— Простите, — вежливо, но настороженно осведомился фон Герделер, — с кем имею честь?..

— Кайса Суттинен-Хууванха, — ответила женщина, запахивая на коленях шинель, и, помолчав, добавила с каким-то ожесточенным вызовом: — Баронесса Суттинен!

Оберст почти растерянно посмотрел на эту угловатую, пропахшую табаком и казармой женщину. «Однако…» — подумал он и сдержал улыбку.

Желая смягчить сказанное финкой, Вальдер сообщил:

— Вчера, когда я выписывался из госпиталя, в море ушел грузившийся в Хаттене транспорт «Девица Энни». Говорят, что все трюмы этого корабля забиты полушубками…

Самолет, завывая моторами, часто проваливался куда-то вниз. Истребители, летевшие рядом, казались неестественно плоскими и неподвижными на фоне просветленного сиянием неба. Борта отсека покрывались узорами инея, стекла окон постепенно обрастали льдом. Стрелок-радист, нисколько не смущаясь присутствием пассажиров, с бутылкой шведского коньяку прошел в кабину пилотов, и скоро оттуда три простуженных голоса затянули любимую песню Геринга:

Отмечен смертью, лечу по-птичьи

за человечьей живою дичью.

На черных крыльях — патриотов строчки,

взбухает бомба могучей почкой.

Под бомбой тучи чернее ночи,

лечу я в тучах, я — черный ловчий.

Несу вам смерть я не без причины —

охочусь ночью за мертвечиной.

Безлунной ночью я, черный ловчий,

отмечен смертью, лечу над ночью…

Скоро самолеты стали переваливать горный хребет, извилисто тянувшийся вдоль какой-то реки, и под крылом «Юнкерса-52» проплывала длинная цепь снеговых вершин. Штурман, разложив на коленях планшет с картой, предупреждал пилота о рискованных подъемах.

— Лангфьюрекель!.. — выкрикивал он названия гор, — Ростегайсс!.. Халккаварре!..

Вальдер сказал — как бы между прочим:

— Здесь мы проводили тренировки. Сейчас будет Бигге-луобалль, в этом поселке мы переформировались и за десять дней до начала войны с русскими вышли к озеру Инари — к самой границе…

Скоро «юнкерс», взметая колесами снежную пыль, коснулся поля аэродрома и побежал по стартовой дорожке, назойливо преследуемый лучом прожектора. Когда инструктор выбрался из самолета, автомобили уже стояли наготове. Распахивая дверцу своего «оппель-генерала», командир «Ваффен-СС» задержался и спросил:

— А вам, инструктор, куда?

Фон Герделер назвал себя и поставил свои чемоданы на снег:

— Я направляюсь в ставку главнокомандующего Лапландской армией, ваше превосходительство. Прямо из Швеции…

— В нашей «Вахт ам Норден» какой-то Герделер написал толковую статью. Это случайно не вы?

— Это я, герр штандартенфюрер.

— Очень рад… Садитесь! — с неожиданной любезностью предложил генерал.

Следом за ним офицеры разместились в «оппель-капитанах», солдаты охранного взвода попрыгали на сиденья тесных «оппель-кадетов». Кавалькада машин тронулась, сопровождаемая с обеих сторон грохочущими мотоциклами эсэсовцев.

— Я вижу, — сказал генерал, — вы впервые в Финмаркене.

— Так точно, ваше превосходительство.

— Во Франции, конечно, были?

— Там я получил Железный крест первой степени.

Проскочив притихшие улочки городка, переехали мост через реку Лаксель-эльв, и груженный песком грузовик, вынырнув из-за поворота, занял место впереди автомобильной колонны.

— Рудди, — недовольно протянула жена генерала, — зачем он? Скажи шоферу, чтобы мы обогнали.

— Тебя, детка, пусть это не касается. Так нужно! — Беккер глухо откашлялся в кулак, заговорил не сразу: — Здесь очень сложный и тихий фронт. Тихий, ибо мы и противник негласно согласились вести «зицкриг», сидячую войну. Моя жена, как видите, из Берлина спасается от бомб на фронте.

Зябко кутаясь в меха и округлив большие глаза, блондинка повернулась к фон Герделеру.

— «Летающие крепости» — это ужас! — тихо сказала она.

Оберст с уважением кивнул:

— Я вам сочувствую, фрау Беккер. Если вам угодно отдохнуть после Берлина, я могу устроить для вас пропуск через границу на высокогорный курорт в Халлингдалле. Я хорошо знаком со шведским