забота… А ну — пошли все наверх! С якоря сниматься…

Старая дудка все же сработала, запропавшая куда-то горошина вернулась на нужное место и теперь, быстро крутясь, дробила сигнал на переливчатый свист. Матросы быстро выскакивали из жилой палубы, а боцман покрикивал:

— Давай, давай!.. Не ленись ногами… Ну, чего застыл, будто я тебя на карточку снимать буду?.. За кашей-то на камбуз вы все мастера бегать!.. Пошел, пошел, ребята!.. Улыбок не вижу!..

Авральная команда разбегается на полубаке среди хитрых переплетений цепей, стопоров и гаков.

— Па-а-ашел брашпиль! — командует с мостика Рябинин.

Боцман открывает вентиль, и барабан лебедки начинает с грохотом вращаться, наматывая на себя якорную цепь. Цепь лязгает тяжелыми звеньями. «Аскольд» медленно подтягивается к лежащему на грунте якорю. Наконец цепь смотрит отвесно.

— Па-а-анерр! — докладывает боцман на мостик.

Ил долго не отпускает якорь. Но брашпиль сильнее вязкой хляби грунта. Мотор вырывает из ила чугунные лапы — сразу облегченно вздрагивает корабль.

Мацута кричит:

— Встал якорь!..

Брашпиль быстро набирает обороты. Пятисоткилограммовый якорь рвется наверх во всю прыть, и, увидев его на поверхности, боцман успокоенно машет рукой Рябинину:

— Чи-и-ист я-якорь!..

И пусть на якоре налипло добрых пять пудов вонючего ила и на его лапах шевелятся клубки актиний, Мацута все равно прав: якорь чист, потому что не зацепил с морского дна чужую цепь или какой- нибудь кабель.

Док, стоявший под навесом огромной крутой скалы, находился как раз напротив Мурманска и уже был готов принять корабль. Потопленный в море настолько, что над водой виднелись лишь края его бортов, он напоминал сейчас гигантский совок, который должен поддеть «Аскольд» под самое днище и, снова выходя на поверхность, осушить его для капитального ремонта.

Траулер на малом ходу приближался к доку. На воде угрожающе качались красные буйки, ограждавшие затопленную баржу. Рябинин дал приказ задраить все двери, клинкеты и горловины. Предстоял трудный маневр: надо было вжаться в узкое пространство между доком и баржей, лежащей на дне, развернуться, а потом уже втягиваться в док.

Чтобы проходящие мимо корабли не разводили волну, которая могла бы сорвать маневр «Аскольда», Рябинин велел поднять на мачте сигнал «мыслете». Такие же бело-красные флаги были подняты и на береговых постах Мурманска, безмолвно приказывая всем кораблям уменьшить ход.

Алеша Найденов, стараясь не забрызгать брюки, обмывал из шланга якорные лапы. Ставриди и Борис Русланов пытались откатить в сторону бочку с ворванью. Савва Короленко застыл с отпорным крюком в руках, рассматривая девушек-работниц, расположившихся на ажурном перекидном крыле дока.

— Куда вы бочку-то катите? — спросил он.

— А прямо тебе в рот!.. Ишь ты, как загляделся!

Боцман Мацута, вдев руки в засаленные брезентовые рукавицы, стоял около поручней, задумчиво глядя на бегущую за бортом воду.

«Вот и все, — думал он, — отплавал…»

— Уйду я от вас, — задумчиво сказал старый боцман, — вам, ребята, лучше не будет. Хотя и ругал я вас, а и любил вас, стервецов…

— Мы тебя, боцман, тоже любили.

— Вот теперь Хмыров за меня остается. Он такой… кулачок! — И боцман показал свою сухонькую жилистую пятерню. — У него вы, как у меня, в долг не попросите. Не даст.

— Мы тебя, Антон Захарович, не за это любили, — сказал Алешка Найденов. — Ты с нами не собачился никогда. Ты учил нас. Мы через тебя и море узнали…

Старик хлопнул рукавицами:

— Дурак! Моря до конца никогда не узнаешь. Море — как баба капризная. Любить-то ее ты люби, а все стерегись. Я вон сколько уже плавал, а до сих пор в море выхожу — словно передо мной клетку с тигрой открывают…

Корабль, застопорив машины, плавно раскачивался уже возле самого дока. Матросы, готовые в любой момент действовать по приказу капитана, напряженно всматривались в буйки.

Рябинин, перевесившись через поручни мостика, крикнул:

— Антон Захарович, посматривай! Баковой группе быть настороже!

— Есть! — ответил Мацута.

На мостике звякнул телеграф, за кормой взбурлила вода. «Аскольд» стал втягиваться между доком и баржей. На траулере наступила тишина, прерываемая лишь гудением машин да тяжелыми шагами капитана. Рябинин перебегал с одного крыла мостика на другое, проверял положение судна. Наконец траулер миновал буйки и остановился в узкой ловушке, упершись форштевнем в док.

Боцман облегченно вздохнул.

— Ну, ребятушки, теперь все зависит от нас. Не подведем капитана…

Впередсмотрящий, держа в левой руке бухту, размахнулся грузилом, и длинная змея троса упала далеко за мостиком дока. Девушки подхватили конец, стали крепить трос на тумбу.

Матросы работали как черти, делая все быстро, слаженно. Снова загрохотал брашпиль. Трос, наматываясь на барабан, вытянулся в струну. Теперь «Аскольд» втягивался в док с помощью лебедки. Вот вперед прошла четверть корпуса, вот половина. Часть корабля, на которой находилась баковая группа, уже была, можно считать, в доке.

И вдруг:

— Боцман, травить конец!

Мацута дает слабину на трос и поднимает голову. По заливу, отчаянно дымя, проходит корвет союзного флота.

— Ребятушки! Тащи кранцы, коли у них совесть отшибло…

Матросы волокут кранцы — большие плетеные кошели, набитые опилками и пробкой. Они скидывают их между бортом корабля и стенкой дока, чтобы смягчить удар.

«Союзник» приближается. Мацута смотрит на мостик. Рябинин стоит у обвеса, хлопающего на ветру складками парусины, и молча сосет трубку. Его кулаки лежат на поручнях — большие, грузные…

На проходящем корвете работает радио. Репродукторы корабельной трансляции ревут на весь залив:

Диг, диг, ду; диг, лиг, ду! Хаю, хаю, диг, диг, ду!..

— Вот что делает «владычица морей»!

— Ей-то что: они в Темзе не хулиганят!..

— Может, сигнала не разобрали?

— Ой, и волну же развел он!..

— Ну, братцы, держись: сейчас грохнет…

Корвет проносится мимо. Следом за ним встает волна — высокая, светло-зеленая, еще издали она кивает вспененным гребнем, подступая все ближе и ближе.

— Чтоб им собака дохлая снилась! — выругался Ставриди. — Хватайся за что-нибудь, ребята… Сейчас в нашей коммунальной квартире будет сыпаться штукатурка…

Рябинин гаркнул в мегафон:

— На баке! Отойди от борта, крепче стой…

А мощные репродукторы ревели — корвет шел в море, английские матросы ошалелой музыкой прощались с берегом:

Диг, диг, ду; диг, диг, ду! Хаю, хаю, диг, диг, ду!..

Злыми глазами посмотрел Найденов на волну, которая сейчас двинет по борту, и крикнул своим ребятам:

— Сейчас вот… Крестись, кто в бога верует!..